Тень твоего поцелуя

Ее голос звучал странно равнодушно, бесцветно. Робину он показался таким же бледным, как ее лицо. Его буквально трясло от беспокойства, граничившего со страхом. Да, он боялся услышать то, что она скажет ему. Но выслушать придется.

– Говори, – велел он.

Она поведала ему все, по-прежнему стоя в центре комнаты, прижимая локти к бокам, выговаривая слова глухо и невыразительно. Только в глубине глаз горело зеленое пламя. Очевидно, именно так, сдерживая все эмоции, она могла описать словами ту мерзость, которую с ней сотворили. Ее унизили, низвели до положения животного, и она чувствовала себя грязной. Признаваться во всем брату было невыразимой мукой, но она скрывала в глубине души чудовищное осознание собственной неполноценности. То самое чувство, от которого хотелось кричать, рвать на себе волосы, полосовать кожу ногтями. Но она ничем не выказала своих эмоций.

Робин в безмолвном ужасе слушал сестру. За тридцать лет жизни он повидал немало зла, жестокостей и гнусностей. Но холодная порочность, бессердечная развращенность этого насилия были вне его понимания. И все же он знал, что сестра говорит правду. Да, постичь это невозможно, но сказанное вполне соответствует репутации Филиппа, его злобе, порокам, фанатичному католицизму и жажде власти.

Стоит ли после этого расспрашивать об Аштоне? Этот человек – достойный слуга своего хозяина. И он за все заплатит. Об этом позаботится Робин.

Но Стюарт… Стюарт, продавший жену, чтобы спасти собственную шкуру!

– Стюарт, – выговорил наконец Робин, голосом, в котором звучали обида и недоумение. – Как…

– Они угрожали его любовнику, – объяснила Пиппа равнодушно. Предательство Стюарта больше ничего для нее не значило. Во всяком случае, по сравнению с вероломством Лайонела. – Не думаю, что он так уж боялся за собственную жизнь.

Она больше не напоминала мраморную статую и, немного оживившись, села на край кровати. Тонкие пальцы рассеянно поглаживали живот.

– Мне нужно немедленно убраться отсюда, Робин. Я не позволю их подлым замыслам осуществиться. И уберегу своего ребенка. Поэтому я должна бежать сегодня, сейчас. Не могу и часа оставаться под одной крышей с этими людьми. Кроме тебя, мне помочь некому.

Она не просила. Просто констатировала факт. Но Робин и не думал возражать. Вопрос состоял только в том, каким образом она собирается бежать и куда отправится.

– Я должен ехать в Вудсток по поручению посла, – пояснил он, всего на миг задаваясь вопросом, стоит ли сказать ей, что это спешное поручение связано с Лайонелом Аштоном. Но не смог заставить себя произнести его имя в ее присутствии. И все же почему Аштон сказал ей правду? Какой цели это должно послужить? Ведь, что ни говори, а им нужна покорная, ничего не подозревающая Пиппа.

– Почему он сказал тебе? – неожиданно для себя выпалил он. – Чего надеялся этим добиться?

К этому вопросу Пиппа не была готова. Она потребовала от Лайонела правды и получила ее во всей жестокости. Где-то в глубине сознания она понимала, что он признался ей во всем не просто затем, чтобы причинить невыносимые страдания. Но сейчас у нее не хватало духу думать о причине поступка Лайонела… то есть поступков…

– Не знаю, – покачала головой Пиппа. – Мы только что любили друг друга, и… – Робин тихо ахнул, но она лишь презрительно отмахнулась. – Избавь меня от ханжеских наставлений, Робин. Мой муж предпочитает мужчин женщинам. У меня свои пристрастия.

«И я живу с их последствиями». Эта фраза осталась непроизнесенной.

Робин кивнул, сохраняя угрюмое молчание.

– Вряд ли он признался бы, не заподозри я, что со мной случилось что-то неладное и он принимал в этом участие. – Она непроизвольно обхватила себя за плечи и поежилась. – Интересно, Робин, каким образом узнаешь подобные вещи? Неужели некая бессознательная память, подобная кошмару, гнездится где-то в разуме?

– Не знаю, – выдохнул он, ощущая, как тоскливо ноет сердце за сестру.

Встав на колени перед кроватью, он притянул Пиппу к себе и стал гладить по спине. Она не противилась, скорее для того, чтобы облегчить страдания Робина, чем ради собственного успокоения. Наконец она распрямилась и встала.

– Теперь все это не важно. Нужно подумать о будущем. Я отправляюсь с тобой в Вудсток.

– Пиппа, ты не можешь ехать к Елизавете, – возразил Робин. – Там небезопасно. Если ты открыто присоединишься к ней, тебя обвинят в государственной измене. А скрываться там нельзя: Бединфилд сразу тебя обнаружит.

– Тогда я не поеду к Елизавете, – с ледяным спокойствием согласилась она. – Но выберусь вместе с тобой из этого места. Оставаться здесь невозможно. Если ты не поможешь мне, я уеду одна.

Робин схватил ее за руки и едва не начал трясти снова в отчаянной попытке пробиться через стену холодного безразличия. Он почти не узнавал ее. Живая, веселая, беззаботная Пиппа, всегда озаренная солнечным сиянием, теперь превратилась в безликую тень.

– Не глупи, сестренка. Никуда ты не поедешь одна. Мы отправимся в Вудсток, а оттуда я повезу тебя в Дербишир.

Пиппа, к собственному удивлению, обнаружила, что уже успела составить план.