Тени древней земли (СИ)

Осталось только одно: обоняние. Находясь в этой летаргии, когда она находилась во власти сил, не зависевших от ее воли, Диана Гурджиева сумела уловить отчетливый запах сырости и затхлости, едкие запахи земли и мокрых веток, настолько сильные, что они затмили сильный запах свернувшейся на земле крови. Ей пришло в голову, что ее похитили и спрятали где-то в лесу. Несколькими часами ранее она могла ощущать парализующий холод, припухлость и потрескивание губ в результате обезвоживания, шелест листьев на деревьях, колеблемых ветром где-то вдалеке, и крики ночных животных и птиц. Но теперь обоняние покинуло ее, как ранее зрение, слух, вкус и осязание. Сама память была теперь проблемой: она с большим трудом помнила свое имя. И только. Как будто она деградировала, секунда за секундой, к животному состоянию, когда остаются только телесные ощущения и инстинкты.

Диана почувствовала, что неумолимо погружается в абсолютное бессознательное состояние.

Последняя мысль пришла ей в голову в этой ночной темноте. Мысль, вызванная шокирующим чувством неизбежности и озаренная последней вспышкой сознания: меня никогда не найдут… У меня нет выхода…

Сломленная этой мучительной уверенностью, Диана перестала сопротивляться обволакивавшей ее тьме и ее сознание рухнуло в ночную бездну.

Глава двадцать первая

Бахчисарай, Крым

Когда Всеволоду Латыпову нужно было собраться с мыслями, он покидал свою маленькую деревню и ехал на своем джипе на юг. Припарковав авто, он часами гулял в полном одиночестве по тропинкам, сопровождаемый пением и щебетанием птиц, пробивавшихся сквозь путаницу ветвей. Но чем дальше он уходил, тем дальше погружался в прошлое, и даже пейзаж становился более суровым, более архаичным, более испытующим.

В тот день Всеволод с проворством альпиниста взбирался по естественным скальным ступеням на одну из самых высоких точек хребта Ташлык. Это были гряды скал Кардонын-Каясы, где высота над уровнем моря достигает четырехсот метров.

Он видел поросшие лесом хребты, за которыми вдалеке просматривалось плато Пычки-Кая-Баш; на юго-западе зеленело водохранилище Эгиз-Оба, а с юго-восточной стороны перед его взором предстала гора Бешик-Тау, название которой переводится как «Колыбель-Гора». Гора считалась священной у крымских караимов.

Там, наверху, мысли становились реже. Рассуждения превратились в созерцание. Нередко можно было увидеть беркутов, паривших над скалами и необъятным зеленым простором, укрывавшим эти усеянные пещерами горы, или заметить небольшую группу муфлонов, ланей или, если повезет, особь крымского оленя, с которым караимы связывали счастливое предзнаменование.

Стоя на вершине один в утренний час, Всеволод почти чувствовал, что поддерживает небо, пожимает ему руку и призывает его родить новый день, новое солнце. И делал он это, не произнося ни слова, не шевеля ни единым мускулом, словно красота природы заслуживала физического уважения, почти первобытного почитания. Это был словно ритуал смерти и одновременно возрождения. Временами ветер не только источал бальзамические ароматы, но и свистел в трещинах скал, создавая своеобразную симфонию, и Латыпов мог с закрытыми глазами определить тип дующего ветра, просто по звуку, который издавали камни, ведь каждый поток воздуха вибрировал в такт своей мелодии.

Однако в то утро воздух был загадочно неподвижен. Всеволоду казалось, что вся земля вибрирует, как живой организм: она издавала тупой рев, как голодный зверь.

Накануне отъезда Всеволода домой дедушка передал ему сообщение через одну из своих родственниц. Старик был непреклонен:

— Чрево земли не может больше плодоносить, если его не осеменять. Процветание через жертвенность.

— Нет, в этом нет никакой необходимости. Я уже все выяснил, кто должен платить, — возразил Всеволод.

Его тетя, которая, как и его дед, была хранительницей древних знаний и вековых традиций, тоже непреклонно указывала на жертву.

— Нет, — отрывисто ответил мужчина. – Ты не можешь просить ее об этом. Только не ее.

— Жертвоприношение требует боли, оно должно заставлять сердце кровоточить. Земля питается страданиями.

Эти слова, лаконичные, четкие и острые, как горы, были сказаны безапелляционно.

— Но…

— Так и должно быть. Земля голодна и жаждет… Делай то, что должен, Всеволод.

Эти фразы с того момента постоянно звучали в его голове.