Тени Эзеля опубл в журн Подвиг (СИ)

После службы в Красной армии, когда уже прошла первая волна массовой демобилизации, Степан Карнаухов к себе в деревню под Тулой не вернулся. Из писем родных он знал, что в деревне заправляет всем бывший балтийский матрос, угрожает наганом, решил прямо посреди деревни вырыть пруд, чтобы вспоминать прежнюю расчудесную службу. Хлеб же у мужиков выгребают подчистую, мужики, такие же бывшие красноармейцы, как Степан, из тех, кто вернулся по первой мобилизации, еще весной, подались в леса.

Окна в вагоне были выбиты, и сильный сентябрьский ветер со свистом влетал в окно. В вагоне ехали мужики из-под Орла, Белгорода, Тулы, Калуги, Ельца. Вот уже год как можно было торговать хлебом, закупать в городе железные изделия. Было много демобилизованных, женщин с детьми и без детей, ехавших в Москву искать пропитания.

Мужики обсуждали, где в Москве купить семена, книжечку про пчеловодство, посмотреть племенной скот, но больше всего интересовались, как можно устроиться в городе. У кого не было родни, собирались искать Дом крестьянина, открытый пять месяцев назад где-то в районе Мясницкой, что там есть столовая, где дают обед из двух блюд, имеется и баня. Но никто не знал, где искать этот переулок и Мясницкую. Один из ехавших на нижней полке, в картузе, теплом полушубке, прислушивался к разговорам бородачей.

-Эх, вы, - сказал он, как будто ни к кому не обращаясь, - Мясницкая улица важная, там дома каменные, трактиров много.

-А ты что ж, бывал там? - с недоверием спросили мужики.

-Бывал, я в городе считай с самой Германской, получил контузию в Галиции, - и полная отставка. Устроилс на электрическую станцию работать, в Милютинском переулке, аккурат возле этой самой Мясницкой.

-Ишь ты, - с завистью говорили мужики.

-А ты, милый человек и на трамвае ездил?

- Еще бы, почти ежедневно.

-Небось накладно?

А то! 8 копеечек станция.

Мужики ахнули, закачали головами. Стали перешептываться.

-А можно зараз две станции, тогда 14 копеек.

Мужики снова закачали головами.

-А ежели без денег? - спросил один, с редкой бороденкой.

-Без билета, что ли? - пассажир в полушубке засмеялся. - Тогда штрафт, с самого февраля так - рубль.

-Рубль! - третий раз ахнули мужики.

-А ежели зазевался - прощайся со своим скарбом.

-Это как же? - снова спросил мужичок с редкой бороденкой.

-Воры, все унести могут, особливо, если толпа в трамвай лезет, тут береги карман, дядя, это тебе не деревня.

Через некоторое время деревенские уже угощали москвича солеными огурцами с припасенным куском ситного, жадно слушали про столицу, выясняли, куда устроиться на работу.

Человек в полушубке предупредил, что в Доме крестьянина может не оказаться мест, надо заранее узнать.

-Это как же? - заинтересовались мужики.

-Позвонить надо, прямо с Курского вокзала.

-Позвонить? - мужики стали перешептываться.

-Обязательно надо. Один разговор - десять копеек.

Снова перешептывания, качание головами.

А Степан курил самокрутку, глядел на проплывающие за окном темно-желтые, с багряными островками, серпуховские леса, небольшие речки, пруды, то и дело попадавшиеся по дороге, на речки с потемневшей водой, проносящиеся под мостами.

В придорожных селах, в огородах, женщины копали картошку, на полях сажали озимые. По совету друга, такого же рядового красноармейца - Василия Рубцова, демобилизовавшегося раньше Карнаухова, по застарелому, как было указано в бумаге, ранению, еще летом прошлого года, Степан решил тоже обустроиться поближе к столице.

Был Василий, как и Степан 98 года рождения и призыва 20 года, до службы проживал под Москвой, в поселке, рядом с Московско-Курской железной дорогой, вместе с отцом работал в железнодорожных мастерских, имел неплохой заработок.

Поздней осенью, сырой и туманной, в суконной шинели с малиновыми клапанами и в островерхом шлеме с потемневшей звездой, в обмотках и ботинках, выданных в последний год службы, Карнаухов оказался под деревянным навесом небольшой станции.

Когда состав загудел, давая знать, что приближается к остановке, и снизил скорость, слева поплыла каменная длинная площадка перрона, и несколько человек с мешками, уже толпились в прокуренном тамбуре.

-А чего это на энтой стороне? - зашумел мужичок в рваном треухе и телогрейке.

-Давай, давай, - напирали сзади, - значит, путя на другой разобраны или еще что, значит, на энту и прыгай.

Мужик прыгнул на перрон, за ним высыпало еще человек восемь, подхватили свои мешки, следом за ними спрыгнул и Степан, а поезд уже набирал скорость.

В вещмешке у Карнаухова лежала пара нательного белья, полкило ржаных сухарей, несколько вяленых селедок, завернутых в промасленную бумагу, соль в тряпице, три коробка спичек - вся месячная норма, и две пачки махорки. Часть махорки Рубцов пересыпал в кисет, а в карман шинели положил один коробок спичек.

Было еще в вещмешке полкаравая ржаного хлеба. Его он выменял на третью пачку махорки.