Тени исчезают в полдень

Дочери ушли от отца, не вынесли его характера, а вернее — от стыда за своего родителя. Клавдия купила отдельный домишко тут же, в колхозе, поселилась в нем с сестрой. Вдвоем они быстро привели его в порядок.

Антип теперь говорил встречному и поперечному:

— Ишь выкинули номер! Избавились от отца! Теперь никто не мешает блудить им. Зинка платье сшила — видали? — весь перед, чуть не до пупка, голый. Раньше, бывало, девки не то что людей — сами себя стыдились. А ныноче — иначе.

Клашка на такие речи только презрительно усмехалась. А Зина однажды, глотая слезы, принялась складывать в чемодан свои платьишки.

— Зина, не дури, — сказала ей сестра. — Что ты, в самом деле? К чистому не пристанет…

— Ох, Клашенька! — воскликнула с тоской Зина и уткнулась ей в колени.

— Зинка?! — растерянно и тревожно прошептала Клашка.

— Только не ругай меня, Клашенька… только не ругай…

…В тот год, когда Зина окончила школу, из армии вернулся Митька Курганов. В первый же вечер он с гитарой вышел на берег Светлихи и заиграл. Через полчаса вокруг него собралась куча молодежи.

Две недели Митька, окруженный целым табуном ребят и девчат, до света расхаживал по деревне. До самой зари над Зеленым Долом звенела его гитара, раздавались песни, звучал смех…

Зине тоже очень хотелось побродить с ними по улицам, попеть песни, посмеяться. Но она почему-то никак не могла набраться смелости. При одной мысли об этом она краснела, сердце начинало испуганно колотиться.

И, кроме всего прочего, отец… Он и так чуть ли не каждый день точно обливает ее ведром помоев, а если еще…

Зина слушала ночами песни, смех и завистливо вздыхала.

В конце второй недели, когда садилось солнце, она встретилась с Митькой за деревней, на лесной дороге. Зина работала в колхозной библиотеке и возвращалась из второй бригады, куда относила пачку новых, только что поступивших книг. Митька ехал навстречу на велосипеде.

Поравнявшись, он остановился:

— Хо! Постой! Ты кто?

— Зина я. Никулина, — ответила она, не слыша своего голоса. Она ощутила только, как по всей коже прошел мороз, а голова, наоборот, запылала, волосы словно огнем вспыхнули.

Митька прислонил велосипед к дереву.

— Ну что ты… Проезжай давай… — умоляюще и беспомощно проговорила Зина.

Митька лишь усмехнулся.

— Ты гляди-ка… Выросла ведь… — сказал он. Взял ее рукой за подбородок, чуть запрокинул голову и поцеловал…

…Зинино счастье, которое она хоронила от всех, продолжалось недолго. Через месяц-другой Митька все реже и реже стал приходить на свидания в условленные места. Зина не знала, куда себя девать. А тут еще отец каким-то образом узнал про Митьку.

Когда Зина призналась в беременности, Митька и вообще перестал ходить…

— Как же это ты, Зинушка? — погладила Клашка сестру по голове. — Кто же… так с тобой? Митька, однако, сволочь. Как же я недоглядела!

— Н-нет… — мотнула головой Зина. — Пусть никто о нем не узнает. А я уеду от стыда.

— Что ты, Зина! Вдвоем воспитаем ребенка…

— Нет, нет…

Несмотря на уговоры, Зина уехала в райцентр и поступила там на работу в редакцию, корректором.

Сестры все же помогали отцу как могли — Зина ежемесячно посылала ему деньги, а Клавдия каждую осень чуть не поровну делила полученные на трудодни хлеб и всякую овощь. Однако Антип вдруг подал на дочерей в суд, объясняя это колхозникам:

— Дак добровольно что не дать? Дал да забыл. А вот ты силой у меня отбери что, скажем вот пуговицу. — И Антип в самом деле доставал из кармана пуговицу. — И не нужна она мне, а обидно: как так отбирают? Жалко. И памятно. Вот то-то и оно! Не-ет, пусть силой у холер берут… для оскорбленного родителя.

Но здесь «оскорбленный родитель» просчитался. По суду с сестер Никулиных взыскивали вдвое меньше, чем они давали ему добровольно. Не придумав ничего другого, Антип стал всем говорить, что дочери подкупили суд, потому-де и «крохи шлют, а куски им оставляют»…

Вскоре в Зеленом Доле стало известно, что Зина Никулина родила сына. Узнав об этом, Антип беззвучно похлопал глазами и ртом. И только на другой день рассмеялся:

— Хи-хи… это так, это трансляция. А я что говорил? На каждого зверя есть свой охотник. Охотник — боец, на баб молодец. Раз ворота открыты, побирушка зайдет. Раньше ворота и днем на запор, а теперь и ночью настежь. Знамо дело, ныноче — все иначе.

Все это было еще до того, как Смирнов стал редактором. Однако Петр Иванович знал обо всем и, сейчас не в силах глядеть на Антипа, отвернулся от него.

— Так ты, Петруха, скажи — пусть хоть четвертак пришлет, бессовестная, — не отступал от Смирнова Антип.

— И зачем тебя мать только родила? — проговорил Захар Большаков, отрывая грустный взгляд от тощих коров, бродивших по пригону.

— Когда баба родит, она в потолок глядит, — быстро ответил Антип, — да и того не видит. Где уж тут рассмотреть, кто такой производится!

— Тьфу! — не выдержав, плюнул дед Анисим и быстро пошел прочь, глубоко вонзая в снег свой костыль. Обернулся и крикнул Смирнову: — Давай завтракать приходи.