Тени исчезают в полдень

Устин дал подумать немного Фролу и положил тяжелую, как каменная плита, руку на его плечо:

— Понял?

Фрол попробовал снять с плеча Устинову руку, но она словно прикипела.

— Понял, что ли? — еще раз спросил Морозов, встряхнув Фрола.

Курганов, ощущая на плече тяжесть, смотрел на светлую полосу, спускавшуюся за горизонт, и думал, что, раз она туда спускается, значит, земля в самом деле круглая и что за горизонтом сейчас, наверное, до того светло и чисто, что режет в глазах.

— Зачем тебе... чтоб я женился на Стешке? — тихо спросил Фрол.

— Чудак! — откликнулся Устин и убрал руку. — Да я о твоем счастье забочусь!

... Так началась в его, Фрола Курганова, жизни Стешка, Степанида, перед которой сейчас, после случая в доме Клашки Никулиной, Фролу стыдно и неловко. Она ничего не говорит, Стешка, только стала молчаливее. И Митька ходит какой-то замкнутый, задумчивый. Фрол замечал, что сын иногда посматривает на него любопытно и ожидающе, а сам точно прикидывает что-то в уме. Третьего дня Фрол не выдержал и, когда Степанида вышла во двор, крикнул Митьке:

— Чего примеряешься которую неделю? Звездани уж батьку сразу под дыхало, чтоб свет померк... — И, немного успокоившись, прибавил: — Может, мне тогда легче станет.

Митька, точивший какую-то деталь к трактору, бросил в ящик напильник, раскатал рукава.

— Зачем? — холодно улыбнулся он. — Примерки разные бывают.

Фрол так и не мог понять, что означают его слова. Подумал только, что все время живут они — он, сын и жена — вроде далеко-далеко друг от друга. По какому-то недоразумению они вынуждены собираться под одной крышей, по три раза в день садиться за один стол. Но каждый будто одет в ледяную корочку. Посидят, похлебают что-нибудь молча и так же молча разойдутся по своим комнатам. Разойдутся не спеша, точно боясь неосторожным движением разбить, разрушить свои ледяные скорлупки.

«... Так началась она, Стешка, — вернулся Фрол к прежним мыслям. — А что было дальше?»

После разговора с Устином у ключика Фрол, точно и знать никогда не знал Наташку, начал поглядывать на Стешку. Заметив это, она округляла удивленно глаза и оглядывалась растерянно, будто хотела у кого спросить: правда ли это? Фрол только встряхивал белыми волосами, подмигивал и, закусив язык, принимался махать косой.

Не было еще человека в Зеленом Доле, который мог бы угнаться за Фролом в работе.

Когда начали в то лето метать скошенную рожь в скирды, Курганов брал с собой на всякий случай пару запасных вил. Разойдется, бывало, — не остановить его ничем, только с треском ломались, как сухие прутики, черемховые, железной крепости черенки вил. И снова подмигивал Стешке, когда оказывалась она рядом. Стешка теперь вспыхивала, запиналась и боязливо глядела по сторонам — нет ли рядом Захара Большакова?

— Боишься? — спросил однажды Фрол у нее.

— Отойди, седой дьявол! — жалобно попросила Стешка.

— Ладно, я подожду, пока привыкнешь, — сжалился Фрол над ней.

К середине страды Стешка привыкла настолько, что во время работы сама искала вороватыми глазами Фрола. Но ничего не говорила, держалась поближе к людям. А домой каждый вечер уходила с Захаром, который неизменно заворачивал к концу дня на ток.

«Ага... — ухмыльнулся Фрол про себя. — А ну, так попробуем». И несколько дней подряд бродил вокруг Стешкиного дома, как волк вокруг овчарни. Стешка не выходила, но она чуяла и знала, что он бродит, и однажды, когда молотили конями пшеницу, чтоб выдать хлеб на трудодни, шепнула:

— Дурак! Захар ведь... Он каждый вечер у меня сидит. Ни на шаг не отпускает.

— Вон что! — протянул Фрол. — Сегодня ночью я вот под этим ометом балаганчик устрою, а? А завтра вечером...

— Что ты, что ты! — встрепенулась Стешка и поспешно отошла.

Ночью Фрол действительно пришел на ток, вырыл в куче вымолоченной соломы глубокую нишу, замаскировал вход. Посидел возле омета на мягкой, холодноватой земле, выкурил самокрутку, поглядывая на мерцающие за речкой деревенские огоньки, и, заплевав тщательно окурок, пошел на берег, к лодке.

На следующий день, перед вечером, сказал Стешке:

— Видишь, где куст полыни висит на омете? Там балагашек...

— Фролка... н-не могу, — попятилась, сильно замотала головой Стешка.

— Тогда как хошь. Дважды просить не буду, — равнодушно пожал он плечами.

До самой темноты Стешка была рассеянной и неловкой какой-то, вздрагивала при каждом щелчке бича. А под конец, закидывая на круг пласт колосьев, выброшенный копытами, повредила передние ноги коня. Разгоряченная лошадь с ходу припала на грудь, ее тотчас стоптали задние, путаясь в постромках, раскатились по сторонам. Взметнулись человеческие крики, лошадиное ржание и дикий храп, поднялась тучей пыль.

— Раззява косорукая! — замахнулся на Стешку кнутом Филимон Колесников. — Угробила коня, однако, с-стерва...

Филимон, может быть, и опоясал бы Стешку, но кнут схватил подъехавший председатель колхоза.

— Погоди, Филимон, — попросил он. — В чем дело?

Стали освобождать лошадей от постромок, разводить в стороны. Сбившись кучей вокруг пораненного коня, осматривали его ногу.