Тени пустыни

Досадно. Очень глупо и досадно. Она даже удивилась. Впервые после Мешхеда исчезло тошнотворное ощущение подавленности, безразличия. Она рассердилась. Это что — то новое. Даже хорошо, что она рассердилась. Она пойдет сейчас к капитану Непесу и скажет все, что думает о нем. Поместить в каюту к молодой женщине какого — то неизвестного дядю… Безобразие! Что скажет Петр Кузьмич? Возмутится. К ней, жене иностранного дипломата, сунули постороннего. Ей даже стало смешно… Нет, забавно. Можно представить, какие глаза сделал бы ее Гулям… О!

Настя — ханум не пошла сразу к капитану Непесу. Она чуть приоткрыла дверь каюты посмотреть, а может, ей только показалось, померещилось. Нет, на койке, на ее койке спал человек. Свет из иллюминатора освещал клочковатую шерсть папахи, небритую щеку и подбородок. Не было никаких сомнений. На ее койке спал прямо в халате, в сапогах, в огромной туркменской шапке мужчина. С ума сойти!

Настя — ханум рассердилась. Залезть с ногами, в грязных сапогах, в пыльном, засаленном халате на ее постель! Наглость! Нахальство!

Настя — ханум закричала:

— Встаньте! Убирайтесь!

Настя — ханум совсем забыла, что хотела пойти к капитану Непесу. Конечно, следовало пойти. Настя — ханум стояла на пороге каюты и будила человека, забравшегося с ногами на ее постель. В коридоре никого не было. Машина гудела громко. Да и не слишком благоразумно кричать на человека, у которого хватило дерзости залезть в чужую каюту и расположиться в ней, как у себя дома. Настя — ханум забыла, что пароход идет по пустынной реке вдоль границы.

Она ступила через порог и схватила человека за рукав:

— Сейчас же убирайтесь! Вы ошалели!

Она сразу же отдернула руку. Одежда на туркмене была мокрая.

Человек проснулся. Голова его медленно повернулась.

Несколько мгновений человек смотрел на нее мигая.

— Сирень?.. Хорасанская сирень? — сказал он, тихо шевеля губами.

Он сделал движение, чтобы подняться, но бессильно закрыл глаза и откинул голову.

Да, Настя — ханум узнала этого человека. В туркменской шапке, в туркменской одежде на постели лежал Ибн — Салман. Откуда он? Как он попал в каюту?

На ее вопросы Джаббар не ответил. Он пробормотал только:

— Прекрасная золотоволосая… пери…

Он спал. Он снова заснул сном бесконечно усталого человека.

Теперь Настя — ханум разглядела, что араб изнурен, бледен, что он похож на мертвеца…

Она отпрянула в коридор и, захлопнув дверь каюты, прислонилась к ней. Спиной, сквозь тонкий шелк платья, она ощущала холодок гладкой, окрашенной масляной краской двери, и холодок проник в ее сердце.

Джаббар здесь… на пароходе… в ее каюте. Джаббар, который вырвал ее из лап Анко Хамбера. Джаббар, который спас ее от персидских жандармов. Странный, подозрительный, но благородный, великодушный Джаббар! Она не могла отказать ему в благородстве, в великодушии…

Настя — ханум невольно вспомнила ночь в Баге Багу, тихий лунный свет, запах сирени… Немного странное, немного наивное ухаживание Джаббара. Его наивные, напыщенные восторги, его арабский живописный бурнус. До той ночи она подозревала в нем чуть ли не переодетого англичанина, таинственного авантюриста. Помнится, ей кто — то в Мешхеде говорил про Джаббара, что он никакой не араб. Да, ее Гулям говорил. Но если так, то почему Джаббар не помешал ей тогда уехать верхом… на прогулку в степь. Ведь ее верховая прогулка среди ночи в ком угодно могла вызвать удивление, сомнения, подозрения, тысячу вопросов. Ведь и Гулям и она, по существу, тогда жили в Баге Багу на положении почетных пленников… И если бы Джаббар… Нет, никакой он не английский шпион. Она помнит, как он накинулся в Мешхеде на этого грушеголового губошлепа консула и вступился за нее. И все, что случилось потом, она отлично помнит… И чувство огромной благодарности к Джаббару переполняло ее… Нет, такое не забывается.

Настя — ханум медленно вынула ключ из французского замка и, убедившись, что дверь заперта, медленно пошла по коридорчику. Она молила и бога и аллаха, чтобы никто не попался ей навстречу. Она понимала, что на лице ее сейчас написана растерянность, смятение…

Настя — ханум была не так уж и наивна. Она должна была понимать, что значило появление такого человека, как Джаббар, на пароходе, плывущем по пограничной реке.

Солнце беспощадно обливало чистую палубу жаром и светом. Капитан Непес поддерживал безукоризненную чистоту на своем судне. Сияли выдраенные до белизны доски. Но подозрительный взгляд Насти — ханум сразу же обнаружил пятно, другое… Да, от борта мимо кубрика шли темные от сырости следы… Слабо заметные следы мокрых подошв, высыхающие на глазах под жгучим солнцем, чуть желтоватые от ила и потому видные на белой палубе. Настя — ханум тихонько застонала. Какая мука! Оглядевшись, она убедилась, что на палубе нет никого, и быстро прошла к борту.