— Я не раз уже вас предупреждал, товарищ Алаярбек Даниарбек. Паспорт у вас не для того, чтобы козырять им по поводу и без повода…
— Тебе хорошо, Петр Иванович, а мне чуть спину не измололи.
— Слышал, слышал. Вы тут такой базар устроили. За версту крик слышен. Не суйтесь не в свое дело.
— Этому жандарму — «было два, стало три» — я предпочитаю собаку.
— Тише вы! Не дружите с глупостью — в своей крови захлебнетесь, отвел в сторону Алаярбека Даниарбека доктор. — Вы забыли, где мы… Сегодня вы легко отделались, а завтра… При первой возможности придется отправить вас домой… в Самарканд.
— Э, и поговорить с усатым нельзя. Что я, боязливый? Это трус бежит, бросив на дороге голову. Говоришь, в Самарканд ехать? Очень рад. Растолстею, что хум с вином. Все уважают толстых.
Петр Иванович не мог сердиться. Маленький самаркандец напряженно сопел. Волосы, росшие у него прямо из ноздрей, забавно шевелились. Завернув с необыкновенной тщательностью паспорт в тряпицу, Алаярбек Даниарбек вздохнул:
— Такая маленькая книжечка, а необыкновенную силу имеет.
Он ушел в лачугу. Сев на тощий тюфячок, он плотно прислонился к отполированной многими спинами стене. По лицу его бродила злая улыбка. Вдруг у него вырвалось:
— Вон ты какой!.. Да… Отомстивший врагу проживет тысячу лет!
Туманен был смысл этих слов, но Алаярбек Даниарбек, видимо, хорошо знал, что хотел сказать.
Он думал, думал и все улыбался. Наконец он вздохнул и проговорил вслух:
— А даже если и так… Поберегись, красноголовый индюк!
Глаза его, и без того черные, еще более потемнели.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Цветник, вызывающий восхищение чувств!
Но что за цветы цвели в нем?
Свет ударил в глаза. Невообразимый шум вырвал Петра Ивановича из глубин сна. Щурясь, он разглядывал прыгающие в красном дыму чадящих факелов, кривляющиеся, неправдоподобные в своей уродливости маски лиц.
Одно было приятно. Козлиная скачка автомобиля, швыряние, теснота, оглушающая трескотня фордовского мотора — все удовольствия двухсотверстного пути миновали.
— Пожалуйста, профессор! — широко разевая рот и присунувшись вплотную, кричала бородатая физиономия с блестящими глазами — сливами, удивительно суетливыми, уклончивыми, не позволяющими заглянуть в душу человека. Доктор сразу мысленно отметил: «Ему палец в рот не клади».
А пока он раздумывал, какие только глаза не встречаются на свете, обладатель суетливых глаз почтительно высаживал его из пропыленного, пышущего горячим железом автомобиля и, громко шлепая пестрыми туфлями с изогнутыми носами, повел среди кричащих, прыгающих, жестикулирующих факельщиков и вертящихся чертями оборванцев. Топая с силой по твердой земле, чтобы хоть немного размять затекшие в автомобиле ноги, Петр Иванович недовольно спросил:
— Где мы?
— Где мы? — сердито вторил ему голос семенившего сзади Алаярбека Даниарбека.
Сжав доктору пальцами локоть, суетноглазый скороговоркой ответил:
— Вы, профессор, среди восхитительных цветников Сада Садов, именуемого на сладостном фарси Баге Багу. Вы в тенистом пристанище соловьев и роз: «Пылая нежной страстью к розе, соловей…»
— Где Джаббар? — невежливо перебил доктор.
— Кто?
И хоть в возгласе суетноглазого звучало наигранное недоумение, а вернее всего именно потому, Петр Иванович окончательно рассердился:
— Джаббар ибн — Салман. Тот самый араб, который заставил нас трястись двадцать четыре часа по ухабам и колдобинам хорасанских дорог. Тот самый араб Джаббар, который от имени персидского правительства просил меня спешно, срочно, немедленно, моментально, мигом… ехать на холерную эпидемию в Мешхед.
— Где Мешхед? — подхватил Алаярбек Даниарбек. — Где Джаббар, затащивший Петра Ивановича вместо Мешхеда к каким — то соловьям и розам? Что за неуместные шутки? Да вы знаете, что всем будет за такие шутки?
Петр Иванович высвободил локоть из цепких пальцев суетноглазого и круто повернулся к нему:
— Где он? Куда он провалился?
— Извините нас… Вы имеете… ах, тьфу — тьфу!.. в виду горбана Джаббара?
— Да, да… Джаббара… Именно его!
Но тут в дверях, из которых лился холодный электрический свет, выросла фигура в бурнусе.
— Доктор… профессор, поспешите, ваша помощь необходима. Не медлите ни секунды!
Точно во сне промелькнула ярко освещенная в радуге ковров и сияющая медью и серебром посуды восточная гостиная из «Тысяча и одной ночи». Но сейчас же они оказались в полумраке, дышащем сырой глиной и дымом. Доктора уже тянули за руки вверх по скрипучим, дрожавшим под ногами ступенькам.
— Куда вы? — со злостью в голосе спросил доктор. — Что за черт?
— Вы можете называть меня просто Джаббар, если хотите, — говорил ему араб, — или полностью Джаббар ибн — Салман. Но здесь меня знают как Джаббара… Входите, пожалуйста.
Он почти вытолкнул доктора через узкое отверстие в потолке в плохо освещенную каморку.
— Здесь, — запыхавшись, проговорил Джаббар ибн — Салман. — Наконец — то вы здесь. Вчера… Шальная пуля… Счастье, что вы здесь!