Тени пустыни

— Вы его друг… — продолжал доктор. — Вы разве не видите? Наш хозяин, кажется, умен. Хитер, во всяком случае. А о себе не думает. Правая рука связана в движениях. Нога волочится… Это его «тьфу — тьфу» нарушение функции слюнной железы… А глушит бренди чайными стаканами…

Джаббар с интересом смотрел на доктора.

— Вы давно… оттуда?..

Петр Иванович понял, что он говорит об СССР, и покачал головой.

— Хаос? — спросил Джаббар.

— Что?

— Большевистский хаос? Все вверх дном?

— Не понимаю. У нас… — Доктор пытался подобрать слова порезче, позлее, но, так и не найдя, выпалил: — У нас стройка. Большая стройка. Строят социализм.

— А вы? — На губах Джаббара появилась ироническая усмешка.

— Я гражданин своей Родины. Вы… — глазами доктор показал на одежду собеседника, — ваша родина — прекрасная страна. На Востоке всюду… гм… прекрасно.

— Да, Восток, — Джаббар кивнул головой на «келемкары», — нега, красота.

— Да, роскошь здесь, а за стенами… в степи — провалившиеся носы, тучи мух, стертые, изъеденные червями лошадиные спины, лохмотья, развалины, блохи, клещи, нищие… нищие… Господи, сколько нищих! И бессилие помочь. Мы в центре какого — то глуповского царства, тупой беспечности, невежественного чванства, самодовольного, полного косности, суеверий, праздности. Всех чиновников от спеси пучит. Эпидемии, инфекции.

— Да, медицина, — протянул Джаббар, — но зачем она здесь? Кому она нужна, когда тысячи мрут от голода? А вы ученый. Ваше открытие… Мировое имя, а работаете на большевиков.

— Именно благодаря большевикам я сделал открытие.

— Не верю.

Не торопясь, едва сдерживаясь, Петр Иванович поднялся:

— Доброй ночи, господин… араб.

Уже у двери он услышал за спиной:

— И все же я прав. Во имя чего вы рискуете? Какая — нибудь случайность… инфекция, как вы говорите, или… На ваших же глазах погиб Джеффри Уормс. Здесь же Азия.

Доктор повернулся и медленно, раздельно проговорил:

— Несчастный, вздумал заниматься политикой. Врач должен быть и оставаться врачом.

— Это вы так думаете. Азиаты думают иначе. Они — мусульмане. А знаете, они не любят, когда мусульманские женщины выходят замуж за христиан…

Доктор помрачнел:

— Какое вам до этого дело?

— Почему же? Мудрое предостережение. А персы очень щепетильны в женском вопросе, дорогой брат. Плохо, если с вами, знаменитым ученым, случится нехорошее.

— А… очень не ново.

Петр Иванович вышел.

Доктор очень устал и этим объяснил, почему он никак не может заснуть…

Да тут еще с темного двора проскользнул Алаярбек Даниарбек и принялся шептать прямо в ухо:

— Ой, плохо. Баге Багу — муравьиная куча, а кто муравьи? Калтаманы. Так и ползут, как грязь между пальцев босых ног. Я все узнал. По двору ходит Дурды Клыч. Он из Туркмении сто хозяйств увел, десять тысяч баранов. И Караджа Тентек, известный басмач, тоже здесь. И знаешь, Петр Иванович, они оба в Мешхед ездили, похваляются, что в английском консульстве им какой — то начальник, Хамбер, что ли, обещал и винтовки, и патроны… Тут чего — то затевают. Я знаю. Плохое против советской власти затевают. По зернышку риса сразу определишь, готов ли плов.

«Шелковые одеяла! — думал доктор. — Разумеется, не заснешь… целая груда… Шуршат…» Доктор отвык спать на мягком. Он постелил на ковер одно одеяло и растянулся на нем. Но сон и теперь не шел к нему. Экий этот «дорогой брат» араб скользкий. Как толковать его слова? Шантаж? Похоже. И калтаманы. И снова это имя — Хамбер, таинственный Хамбер.

При мысли о таинственном Петр — Иванович сладко зевнул и… заснул.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Пшеница колючкой не сделается.

Х о р е з м с к а я п о с л о в и ц а

У господина Али Алескера суетные, жадные карие глаза и малиновые, всегда влажные губы. Али Алескер видит в жизни все приятное, Али Алескер плюется, но с наслаждением. Он жизнелюб. При упоминании о еде ноздри его крючковатого носа похотливо шевелятся, а глаза — сливы бегают. Гранатовые губы подергиваются влагой и делаются совсем пунцовыми… Даже мимолетные желания отражаются на добродушной личине Али Алескера словно в зеркале.

«Эх, тьфу — тьфу!» — плюется Али Алескер и бегает по комнате мимо сидящего на ковре Зуфара. Лицо штурмана в синяках и ссадинах. Взгляд глаз мрачен.

За спиной Зуфара сидит темнолицый толстогубый человек и не спускает с него глаз.

От запаха кебаба, вдруг проникающего откуда — то из глубины двора, Али Алескер впадает в экзальтацию.

— Мой кебаб — джур заставит кого угодно забыть путь паломничества к священной Каабе, — шлепает он своими гранатовыми губами и сочно сглатывает слюну. — Беру мягкие части курочки, вымачиваю в шафрановом соке и миндальном молоке, вздеваю на шампур и… о… блаженство!..

Али Алескер вздымает глаза к люстре. Он не в состоянии цветами красноречия передать божественный вкус кебаба — джур и выбегает из комнаты, забыв обо всем.