Тени Шаттенбурга

И скоро – минуты не прошло – увидал та-акое!.. Женщина снова появилась, уже без подсвечника. Она остановилась прямо перед окном, и у паренька аж дыхание перехватило: одежи на фрау не было, ну ни тряпочки! Словно дразня случайного соглядатая, она медленно повернулась к нему обнаженной спиной, да так и замерла. Пауль забыл о призраках. Он заерзал у своей щели, подался вперед и уперся лбом в древний ставень. Тот недовольно скрипнул. Негромкий звук в ночной тишине показался пронзительным, как визг грызущей дерево пилы. Мальчик вздрогнул. А женщина в доме напротив обернулась…

… нет, не обернулась – стремительно вывернула голову. Тело ее при этом не шелохнулось, двигалась одна лишь голова: где миг назад был затылок, там оказалось вдруг лицо. Так выкручивают шею совы, но не люди!

Отпрянув от заветной щели, как если бы старые доски обратились вдруг раскаленными угольями, Пауль присел за подоконником, сжался и рот себе обеими руками закрыл – не крикнуть боялся, просто вдохнуть. Собственное дыхание казалось ему сейчас страшно шумным.

«Господи, не выдай! Укрой! Защити!»

Появись перед ним прямо теперь Белая Ева, он и то не испугался б сильнее.

Ему очень захотелось оказаться далеко отсюда, но мальчик не смел пошевельнуться. Сидел за пыльным сундуком, дышал в прижатые ко рту ладони и обливался холодным потом. Один раз до него донесся полный ужаса вскрик, а потом на улице затопали ноги многих людей, зашумели тревожные голоса и замелькали отсветы горящих факелов. Тогда он наконец-то выбрался из своего убежища и спустился вниз.

* * *

– Говоришь, тетка голая? – Перегрин хмыкнул, но Пауль не обиделся, в этом «хм» не было ни насмешки, ни недоверия, его новый приятель всего лишь раздумывал над тем, что услышал.

– Я в жизни ничего страшнее не видал! – горячо добавил мальчик. Он тут же вспомнил, как удирал от лесной жути, перегрызшей горло Уве, – тогда, наверное, все-таки было страшнее… С другой стороны, то ведь случилось аж летом, а женщину с совиной шеей он видел всего лишь давешней ночью.

– Угу, – кивнул ему Перегрин. – А чего об этом взрослым-то не сказал?

– Вот еще, – буркнул Пауль. – Они только друг дружке верят.

После той летней истории он от вожжей неделю присесть не мог. Видно, бродяга Перегрин хорошо его понимал, потому как согласился:

– И то правда, не стоит им пока. Помалкивай об этом и дальше.

– Да уж ясно, не скажу, – мальчик помялся немного, но потом все же признался: – Я до смерти боюсь ее где-нибудь встретить. Мне все кажется, она меня увидит – так непременно догадается, что это я за ней подглядывал.

– Не встретишь, – уверенно заявил Перегрин. – Вот ее – едва ли. Но если так случится, что кто-то вроде нее тебе попадется…

Он пошарил за пазухой и достал оттуда тонкую белую палочку, затейливо изрезанную ножом.

– Вот держи. Если будет помощь нужна, сожми ее в руке и про меня подумай. Я приду.

– Ты… колдун?!

– Я?! Знамо, нет! – Верзила весело фыркнул. – Никакого тут колдовства. Так, маленькая дорожная волшба, меня один дед научил. Странствующий… монах.

– А-а-а… – протянул Пауль с пониманием. – Мона-а-ах!..

И крепко стиснул в кулаке драгоценный подарок.

3

– Так Ойген фон Ройц требует от монастыря… ммм…

– Помощи, ваша милость. Но не господин Ойген, а отец Иоахим, эмиссар священной инквизиции, нижайше просит у вас и вашей братии посильного участия в освящении города.

Настоятель Герман прищурился, сделавшись вдруг похожим на большого, но сильно отощавшего кота. По узким его губам скользнула тень улыбки.

– Но ведь ты, сын мой, человек барона, а не… инквизитора. Разве не так?

– Вы прекрасно осведомлены, – Николас подпустил в голос уважительных ноток, но более ничем не выдал своего удивления.

– Ох, оставь, юноша. Моя осведомленность тут ни при чем, просто глаза и уши у меня все еще находятся там, куда поместила их природа. И я вижу, а также и слышу, что передо мной – не священник, не послушник и даже не воин креста. Ты не носишь герба на одежде, но вот кольцо…

Взгляд аббата выразительно скользнул по перстню, украшавшему безымянный палец правой руки собеседника.

– На нем ворон, не так ли? Родовой знак фон Ройцев, если память мне не изменяет. А о том, кто приехал в наше мирное захолустье с грозным именем монарха на устах, уже известно в округе последнему крестьянину.

Мирное захолустье? Грозное имя монарха? Николас мысленно фыркнул. Определенно отец Герман – не случайный человек на месте настоятеля. Внимательный, умный, умеющий говорить. Что он, в самом деле, забыл здесь, на задворках империи? Чья ревнивая воля загнала его в самый медвежий из саксонских углов?