Тени Шаттенбурга

– Не принимай брюзжание старика близко к сердцу, юноша. Мы с матерью Агнессой не больно-то ладим, но наши размолвки – дело пустячное, чужого внимания не стоящее. Я рассказал тебе историю Ротшлосса лишь затем, чтобы ты понял: одних молитв всегда недостаточно. Важен личный пример. Отец Петр не просто призвал свою паству выйти на бой – он шел в первых рядах штурмующих, и я видел сам, как его шестопер размозжил голову латнику Рихарда. Личный пример – вот что зажигает пламя в сердцах людей. Я не отправлю в город монахов лишь для того, чтобы создать видимость помощи. Когда я решу, что моя поддержка и впрямь нужна шаттенбуржцам…

Аббат замолчал, лицо его будто окаменело, на нем застыла маска властной гордости. Он смотрел сквозь Николаса, и тот озадачился: уж не мечтает ли старик встать во главе похода против чудовища? Ну-ну…

– Солнце уже к закату клонится, отче, как бы не пришлось мне затемно в город въезжать. На дорогах сейчас… неспокойно.

– Твоя правда, сын мой. Поезжай с моим благословением.

– А впрочем… – Николас сделал вид, что раздумывает, потом лицо его озарилось «внезапной идеей»: – Отче, чем рисковать головой на вечерних дорогах, я бы, с вашего позволения, остался здесь переночевать. Не обременю вас большой заботой, если займу до утра какую-нибудь из пустых келий?

Ему показалось, аббат Герман заколебался, прежде чем дать ответ:

– Что ж, это здравая мысль, сын мой. Нас ты не обременишь. Ступай вниз, там кликнешь привратника, брата Гаспара, он проводит тебя куда нужно.

* * *

В тесном дворе Николас внезапно оказался внутри плотного облака пыли. Сгорбленный старик в черной сутане отшатнулся, заслоняясь метлой, точно алебардой.

– Ох, молодой господин! Прощения, прощения просим, молодой господин!

– Не беда, – Николас выдавил из себя приветливую улыбку, потом смахнул с рукава жиппона длинную рыжую иглу. – Вот чудно, и где же у вас тут сосны растут? Я, как из леса к ущелью выехал, не видел ни одной.

– Это… – Древний метельщик подслеповато сощурился, разглядывая добычу гостя. – Это небось с дровами привезли. Небось на телеге, на телеге-то… Ан, может, и ногами принесли, э? Небось, как братья-то с ночи вертались, так сверху и нанесли. Сверху-то сосны растут, на горе, стало быть. Всякий раз оттуда сору наносят, молодой господин. Прямо спасу нет. Каждый день туда шастают то по двое, а то, слышь, и большей кучкой. Натопчут, сору натащат, а мне – знай мети.

– Вот и мети, Карл, – прервал старика суровый, холодный, как вода из ледника, голос. – Метлой мети, а не языком.

Под взглядом появившегося на крыльце аббата монах умолк и съежился, будто его ударили. Бормоча что-то испуганно-просительное и совершенно невнятное, он попятился прочь от настоятеля. Удивленный Николас обернулся к отцу Герману – тот, при всей своей строгости, не казался ему таким уж грозным.

– Брат Гаспар, должно быть, отлучился, – ровным голосом произнес аббат. – Я сам покажу тебе, где ты будешь ночевать.

И он, сделав приглашающий жест, вернулся обратно в большую квадратную башню, бывшую когда-то донжоном замка. Следуя за ним, Николас поднялся на два яруса, прошел мимо покоев настоятеля и взобрался по деревянной лестнице еще на ярус.

– Вот, – аббат распахнул низкую дверь, – располагайся тут. Не обессудь за скудость и тесноту, мы редко принимаем гостей и не держим для них особых комнат.

По-видимому, прежде, еще в бытность Рихарда, здесь обитал кто-то из слуг, а может, и вовсе была кладовая. Маленькая, тесная клетушка: три шага в длину, два в ширину, в ней едва-едва хватило места для грубо сколоченной кровати. Вечерний свет лился в комнату сквозь узкое оконце.

– Тебе принесут поесть и умыться. Если понадобится что-либо, позови – я предупрежу братьев, и кто-нибудь из них будет поблизости.

– Нет нужды беспокоиться обо мне, я мог бы просто спуститься в общую трапезную и…

– Это беспокойство – не о тебе, сын мой, – спокойно заметил аббат, – а о тех, кто вверен моим заботам. Мы живем уединенно, мирские дела все остались для нас за стенами монастыря. Гости извне, как я уже говорил, редкость в обители, и потому каждый такой гость – причина волнений и смущения умов. Отнесись с пониманием.

– Разумеется, отче, – кивнул Николас с почтением, а сам подумал: «Чего уж тут не понять, святой отец. Не хотите вы, чтобы я с братьями болтал».

Сумрачная каморка неприятно напоминала темницу, и он, пожалуй, не слишком бы удивился, если бы услышал, что аббат, уходя, закрывает дверь на замок. Однако тот просто удалился, мягко шлепая по коридору подошвами сандалий.

Снаружи смеркалось, вечер опустился на замок-монастырь, набросил на тяжелые каменные башни кисею теней, протянувшихся с горных хребтов Небельберга. Тени словно проглотили крепость, во дворе совсем стемнело. Сквозь оконце, в которое едва пролезала рука Николаса, он мог разглядеть лишь кусочек вымощенной камнем площадки перед воротами. Там, устроившись на низкой скамеечке, сидел человек в сутане – должно быть, тот самый привратник по имени Гаспар. Короткостриженая голова склонилась на грудь, монах дремал.