Тени теней

– Не знаю, – ответил я. – Наверное, ничего. Там была коробка с моими старыми бумагами, которые она явно перебирала, так что, может, мать чувствовала себя виноватой за то, что я это заметил. Но она не в себе. Это наверняка вообще ничего не значит.

– Да, но ты про это упомянул. Ясно, что это тебя беспокоит.

Я помедлил.

– Потому что я изо всех сил стараюсь не думать об этом. Я слегка прибрался в доме. Посидел с ней. – Я неопределенно махнул рукой. – Я просто хочу сделать то, что нужно сделать, а потом поскорей свалить отсюда. Вернуться домой. Оставить прошлое там, где ему и место.

Прежде чем я успел закончить, Дженни уже мотала головой.

– Но это же полная чушь, Пол! Тебе не нужно ни о чем таком переживать. В смысле, посмотри сейчас на нас обоих. Что, так уж страшно видеть меня опять?

– Нет. Это просто замечательно.

– Вот именно. А я ведь тоже прошлое, разве не так? Прошлое было очень давно. Оно больше не может сделать тебе ничего дурного.

– Наверное.

Дженни глянула на часы и допила вино.

– Мне надо идти. – Она встала. – Но если тебя так беспокоит то, что сказала твоя мать, может… просто предпримешь что-нибудь по этому поводу? Не исключено, что ты и прав – скорее всего, все это действительно ни о чем. Но по-любому здесь нет ничего, чего стоило бы опасаться.

– Наверное.

– Только послушай себя: «Наверное, наверное»… Любимое словечко. – Дженни забросила ремешок сумочки на плечо. – Наверное

, еще увидимся?

– Надеюсь, – сказал я.

И тут вновь ощутил это теплое чувство в груди, глядя, как она идет к дверям – крошечный огонек в густом сумраке. Словно пламя свечи, которое хочется прикрыть ладонями и слегка подуть на него, чтоб оно разгорелось еще ярче. Но, конечно же, всегда есть опасность, когда так поступаешь.

Всегда есть риск, что оно, наоборот, потухнет.

8

«Может, просто предпримешь что-нибудь по этому поводу?»

Эти слова Дженни оставались со мной и на следующее утро, и, кое-как поворачиваясь под душем в крошечной порыжевшей от ржавчины кабинке в нашей старой ванной комнате, я в конце концов пришел к мысли, что она права.

«Господи, это прямо в доме, Пол!»

«Прямо в этом чертовом доме!»

Что бы моя мать ни имела в виду, утверждая, что «это» в доме, наверняка к ее словам не стоило относиться всерьез. В любом случае бояться тут было нечего, однако я подумал, что перед тем, как оставить этот дом навсегда, мне нужно окончательно в этом убедиться. Когда я закрыл краны и стал вытираться, показалось, что тишина в доме гудит, как работающий трансформатор.

Напряженно и выжидающе.

Я уже пытался заниматься кое-какой работенкой в своей старой комнате, и на письменном столе стоял мой лэптоп. Одевшись, я подошел к нему и сдвинул в сторону. Потом поставил на его место коробку со своими старыми бумагами и стал методично выкладывать ее содержимое на стол, предмет за предметом.

Тетради и дневник сновидений.

Литературный журнал.

Тонкую книжку в твердом переплете – «Юные писатели».

Каждый вынутый из коробки предмет вызывал вспышку узнавания. Они казались волшебными артефактами, которые все вместе пытались поведать мне какую-то историю. Я взял журнал, ощутив под пальцами шершавые и жесткие от старости страницы, глянул на обложку – «Литературная жизнь», – после чего перевернул его и прочитал то, что написано на ее задней сторонке, чувствуя, как годы ускользают от меня. Положил его обратно на стол. Несмотря на свой решительный настрой, я пока не был готов выслушать рассказы всех этих вещей от начала до конца. И пусть даже в разговоре с Дженни я и высказал предположение, что мать просматривала содержимое коробки, но далеко не был убежден, что таинственное «это» скрывалось именно там.

Так что же она имела в виду?

До сих пор я проводил бо'льшую часть свободного от поездок в хоспис времени, прибираясь в доме: навел порядок в кухне, упрятал в гардероб одеяла, оставленные на диване в гостиной, подмел и натер полы… И хотя вроде бы по верхам осмотрел чуть ли не весь дом, все равно казалось, что скорее просто оттягивал решающий момент. И вот теперь, наконец собравшись с духом, полностью сосредоточился на попытке ответить на вопрос, который поставили передо мной слова матери, – выдвигал ящики и распахивал дверцы шкафчиков, попросту вываливая их содержимое на пол, сдергивал диванные подушки, не возвращая их на место… После нескольких дней заботливого отношения к дому теперь я посвятил себя прямо противоположному: крепко ухватил его за горло и стал вырывать потроха, пытаясь найти хоть что-то, что могло объяснить услышанное тогда в хосписе.

Но так ничего и не нашел.

Или, по крайней мере, ничего, что могло бы помочь. Хотя везде были воспоминания, засевшие в складках и швах дома, словно пыль. Перебирая одежду матери, я узнавал вещи, которые помнил на ней: старые джинсы, вытертые добела и залатанные на коленях; тонкую черную куртку, которую она всегда ухитрялась носить зимой; полный мешок туфель, вложенных друг в друга подошвами наружу и так плотно сжатых, что они казались приклеенными друг к другу.