Теоретическая и практическая конфликтология. Книга 3

Существует угроза, – если есть подобный механизм, – что мы можем действовать в крупном масштабе, но не обязательно будем. Эта угроза наиболее вероятна. Ее вероятность определяется тем фактом, что возможность развертывания большей войны в ответ на советскую агрессию не ограничивается возможностью нашего хладнокровного решения атаковать; эта угроза, таким образом, распространяется за пределы областей и событий, для которых действует преднамеренная угроза. Она не зависит от нашего предпочтения начать тотальную войну, или от нашего обязательства начать ее, в случае если русские ставят нас перед фактом умеренно агрессивного хода. Окончательное решение предоставляется «случайности». Оценивать, насколько успешно они и мы можем избежать войны при данных обстоятельствах, предстоит русским.

Эта угроза – если мы можем назвать этот механизм случайного поведения «угрозой» – имеет некоторые интересные особенности. Она может существовать независимо от того, осознаем мы ее или нет. Даже те, кто сомневается, была ли наша угроза массированного ответного удара потенциально сдерживающим средством незначительной агрессии в течение последних нескольких лет, но недоумевают, почему русские не причиняют больший вред, чем на самом деле, могут отметить, что на озвученную нами угрозу русские ответили дополнительной скрытой угрозой, так что война могла бы быть развязана в результате советских действий, несмотря на наши собственные. Мы можем навлечь на себя угрозу, нравится нам это или нет, когда мы (и русские) принимаем меры предосторожности, соответствующие кризису; зная это, русским, возможно, придется считаться с риском. Наконец, угроза не дискредитируется, даже если русские достигают своей цели без развертывания войны.

Ограниченная война как сдерживание агрессии также должна интерпретироваться как действие, увеличивающее вероятность

большей войны. Если мы спрашиваем, как западные силы в Европе собираются сдерживать нападение русских или сопротивляться им, ответ обычно заключается в последовательности решений. В случае нападения в умеренном масштабе, мы можем принять решение о начале ограниченной войны; не будет принято решение о взаимном уничтожении. Если мы можем сопротивляться русским в небольшом масштабе, они должны либо отказаться от своей идеи, либо пойти дальше по пути эскалации конфликта. По крайней мере, типичность в последовательности решений в данном случае видится в том, что она включает в себя решения преднамеренные – предпринять какое-либо действие или воздержаться от него, инициировать войну или нет, повысить уровень насилия или нет, ответить на вызов или нет.

Но возможна еще одна интерпретация ограниченной войны. Опасность тотальной войны почти непременно возрастает, если начинается ограниченная война; она почти безусловно возрастает при разрастании ограниченной войны. Поскольку это так, угроза быть задействованным в ограниченной войне делится на две части. Первая – это угроза причинить убытки напрямую противной стороне: в людских потерях, расходах, потери территории, потери престижа или чего-то еще. Вторая – это угроза подвергнуть противную сторону совместному повышенному риску общей войны.

Опять возникает угроза того, что тотальная война может произойти, а не угроза, что она обязательно произойдет, если противная сторона предпримет определенные действия. Окончательное решение, или критическое действие, которое инициирует необратимый процесс, не является чем-то, что обязательно следует ожидать как предпринятое полностью преднамеренно. Случайность помогает решить, произойдет или нет всеобщая война, с шансами, которые являются результатом оценочного суждения, основанного на природе ограниченной войны и на контексте, в котором она происходит.

Почему сторона выступает с угрозой ограниченной войны, а не тотальной войны для сдерживания нападения?

Во-первых, угрожать ограниченной войной – согласно этому анализу – значит угрожать риском общей войны, а не ее непременностью; следовательно, это меньшая угроза, чем массированный ответный удар, и более подходит в определенных обстоятельствах.

Во-вторых, у этой угрозы есть преимущество промежуточной стадии, в случае если враг неправильно понимает наши намерения или обязательства, мы можем вступить в ограниченную войну, создав в точности такой же риск для нас обоих, какой мы и угрожали создать, не развертывая общей войны в качестве нашей общей платы за ошибочное суждение нашего противника. Вместо этого мы платим меньшую цену риска в общей войне, риска, который наш враг может уменьшить путем отхода или урегулирования.