Теория бесконечных обезьян

Он молча, не глядя хватает со стола смятый лист и запускает. Метко.

– Ух! – Лешка фыркает, мужественно приняв удар лбом. – Да, ты совсем скис. Ладно, так что думаешь, это все-таки психованный фанат до нее добрался, Дим?

Он откладывает телефон, яростно трет висок. Инстаграм можно удалить.

– Не только я. Опер так полагает, перестал толкать тему суицида. Обобщая показания всех, кто что-то видел, – да. Подозрительная эта девушка, которую консьержка не знала, не только ей попадалась на глаза, а больше никто и не заходил в тот час, все-таки был разгар рабочего дня. Соседи… тоже вряд ли.

Лешка откидывает журнал на безбожно загаженный папками и чашками стол, начинает качаться на стуле. Скрипят ножки, сипло стонут паркетины, беспокойно пляшет по стене угловатая кучерявая тень, жаждущая хоть какой-то деятельности.

– А этот ее?.. – Лешка делает узнаваемую кирпичную рожу.

– А этот ее чист. Он даже не успел зайти в подъезд, подтверждено.

– Мог ведь нанять кого-то, а приехал просто удостовериться, что…

– Леш, а зачем эти мыльнооперные гипотезы? У них были хорошие отношения.

Слишком хорошие.

– Ну не знаю. – Скрип-скрип, стул гулко приземляется на ножки. – Мыльные оперы не с потолка берутся, Дим, жизнь – она разная. Помнишь вот чувака, который кораблики [7] прятал, подвязывая к брюшкам своих черепах? В «Форт Боярде» подсмотрел, падла!

Кораблики, черепахи… недавно наркошу закрыли, а будто век назад. Кивнуть, изображая всестороннее внимание, легко, а вот цепь мыслей так и замкнута на другом.

Все же было смешно вот так столкнуться возле трупа и старательно изображать равнодушное неведение, пока ухоженный мужик с профилем римского прокуратора ее не представит. Неведение, а внутри форменный ад, где припадочно смеются бесы. «Ну что, написал ей в директ? А еще при погонах. Ссыкло ты, а не…» Не написал. И не придется. Впрочем, как оказалось, к лучшему, потому что есть этот – с кольцом с изумрудом. Не идиот, не мудак, не просто похотливый папик, а вполне себе достойный типаж. Интеллигентность, здравомыслие, огонь в усталых глазах, начищенные ботинки – все при нем, не отнимешь. Кстати, можно было догадаться. Даже когда Ваниллу, Варвару, Варю спрашивали в интервью о любимых книжных и киношных героях, она почти не называла ровесников или подростков, в основном это были мужчины за сорок – седеющие, холодные и породистые. Зато все, как один, – в форме или при власти. Может, это давало какую-то ложную, нелепую надежду?

– Дим, я в соседний, кофе бы поставить. Ну, чайник.

– Давай. – Пора бы наконец и в свое логово купить новый, взамен безвременно почившего, но на поиск чайника времени пока меньше, чем на сон. Так что спасают девочки, только добрые овэдэшные девочки-дознаватели, гроза мошенников, хулиганов и воров, с которыми вот уже год приходится делить здание. – Только не зависай, знаю я тебя. И не обжирай их опять.

– Я им сам зефир вчера купил, грушевый. И чокопаек две коробки. Захочу – и обожру!

Лешка выбегает, уязвленно тряхнув короткими, по-бараньи буйными кудрями. Неудивительно, что его в последние дни многое напрягает. Может, признаться? Может, станет попроще? Оно ведь, говорили в годы учебы, у каждого бывает – то самое дело. Которое больное, которое личное, которое вгрызлось в холку ли, в сердце – куда дотянулись зубы. Иногда оно и толкает в органы, иногда, наоборот, вышибает из них, а иногда вот так обрушивается – камнем по голове на взлете. Шухарин ведь Жеглов, говоря по-советски; Шерлок, говоря по-западному; «с заделом на Москву», говоря по-главковски. А тут – Ванилла, Варвара, Варя и проебанные нормы по всем фронтам. Ступор. Ад. И никому он это дело не отдаст, и не сольет, и ничего, нет. Лешка же, по злому и дикому стечению обстоятельств эту инициацию прошедший куда раньше, свое личное вытянул. Не проиграл… хотя все к этому вело, толкало, швыряло. Нет, лучше не вспоминать.

И вообще о Лешке думать, тем более с Лешкой шутить куда сложнее, чем кажется.

Взгляд – на соседний, заваленный стол. Что совой об пень, что пнем по сове… ну и плевать. Когда Лешка только появился, ему здорово влетало за бедлам, за бумажно-картонные горы, за цветное разнокружье на всех углах, за нечесаные кудри Иванушки-дурачка. Не любил Дмитрий хаос, на собственном столе порядок был всегда, такой бы в голове. У Лешки нашлось полно и других недостатков: шумный, болтливый, читает мусор, да еще романтически бредит, что пришел делать великие дела, а не чистить Авгиевы конюшни. В конечном счете все недостатки оказались терпимыми и частично исправимыми, а главное Лешка каким-то образом сохранил веру, что разгребать дерьмо и есть великое дело. Если не он, то кто? Наша служба и опасна, и ненормированна, и нелюбима прессой, и плохо оплачивается. Кого нельзя купить, того убьют или выдавят; кто не смог помочь, тот мудак без «но»; кто не бьет в камере, тот все равно бьет, ведь все верят в вероломно съеденную бабушку и никто – в вовремя пришедшего охотника. Но Лешкин лихой настрой хоть немного, да заражал. Еще недавно. А сейчас?