Теория диктатуры люмпен-пролетариата

«В чем сила армии?– спрашивал Сталин и сам же отвечал. – Иные думают, что сила армии в хорошем оснащении техникой, техника-де все. Вторые думают, что армия крепка и вся сила её в командном составе, – это также неправильно. Главная сила армии заключается в том, правильна или неправильна политика правительства в стране, поддерживают ли эту политику рабочие, крестьяне, интеллигенция. Армия ведь состоит из рабочих, крестьян и интеллигенции. Если политикой партии довольна вся страна, довольна будет и армия. Мы против политики нейтралитета в армии. Мы за то, чтобы армия была бы теснейшими узами переплетена с политикой правительства в стране. Правильная политика правительства решает успех армии. При правильной политике техника и командный состав всегда приложатся» (Печенкин 2017, c

. 81). Поэтому, следуя данной логике, таланты военачальников не имели особого значения в укреплении боевой мощи страны. Преданность партии, а значит, самому И.Сталину – вот главный критерий, по которому должны отбираться руководители армии, вот главный источник «несокрушимой мощи» Красной Армии.

К.Е.Ворошилов был как раз из таких преданных Сталину людей. Именно поэтому он и стал руководителем Красной Армии. И именно под его «чутким» руководством была проведена массовая чистка руководящего состава Красной Армии – Сталин пожелал, Ворошилов сделал. И слова нужные подобрал на внеочередном пленуме Военного совета при наркоме обороны СССР 1-4 июня 1937 года по отношению к своим бывшим подчинённым: «всякие мерзавцы», «продажные шпионы», «вредители», «диверсанты», «убийцы», «контрреволюционная сволочь», «контрреволюционная гидра» и т.п. На совместном заседании Политбюро ЦК и Военного совета при наркоме обороны, в который плавно перетёк пленум Военного совета, обсуждались результаты ареста и допроса почти четверти состава Военного совета, в том числе И.Э.Якира, И.П.Уборевича и М.Н. Тухачевского.

Характерно, как проходил пленум. Об этом вспоминал его участник К.Е.Полищук: «Молотов, Калинин, Каганович все заседание сидели молча, с сосредоточенным видом, тоже внимательно слушали и изредка о чем-то переговаривались между собой. Ежов, напротив, вёл себя очень оживлённо, он то и дело вскакивал со своего места, уходил куда-то, потом снова появлялся в проходе, приближался к Сталину, шептал что-то ему на ухо, опять вскакивал и надолго исчезал из поля зрения. На лице его была квазимодовская усмешка и желание показать энергию и смелость действий. Иногда, выходя из зала, он забирал и всю команду своих помощников, которые плотно толпились у входа в зал; через час-полтора все вновь появлялись в зале, а Ежов снова шептался со Сталиным.

По ходу заседания то один, то другой участник исчезал из зала. Обнаруживалось это обычно после перерывов в заседании. До перерыва рядом с вами сидел кто-нибудь из командиров, а после перерыва вы его уже не могли обнаружить в зале. Все понимали, что это значит: тут же, на наших глазах, агенты НКВД хватали того или иного деятеля и перемещали его из Кремля на Лубянскую площадь.

Все мы понимали, что происходит, в кулуарах фамилии исчезнувших шёпотом перекатывались волнами, но в зале все молчали, с ужасом ожидая, кто следующий.

Особенно крупная утечка начальников произошла между заседаниями, в ночь с первого на второе июня. Состав пленума потерял за это время около половины своих членов – как командных, так и политических руководителей. И опять-таки никто из многоопытных мужей не поднялся в зале и не спросил, что же это такое происходит, куда деваются наши товарищи? Все, как кролики, смотрели на Сталина и Ежова, все наэлектризованно следили за движениями Ежова и его помощников, толпившихся у входа, все следили за перешёптываниями Ежова со Сталиным, все думали: «Пронеси, господи!» Над всеми царил дух обречённости, покорности и ожидания» (Печенкин 2017,

c. 128-129).