Теория диктатуры люмпен-пролетариата

Самое большое число примеров известно о случае, когда германские войска в октябре 1941 года подошли к Москве, и ожидалось, что они войдут в Москву через день – другой¹³. Здесь люмпен-пролетарии, находящиеся у власти, проявили себя в полном объёме:

– наш директор института – а я уже училась в институте иностранных языков – украл последний сахар из буфета, сел в машину и с секретарём парткома бежал из столицы (Прохорова 2012),

– с завода № 156 Наркомата авиационной промышленности в ночь на 17 октября сбежали директор завода Иванов, пом. директора по найму и увольнению Шаповалов и начальник отдела кадров Калинин (Московский метрополитен в годы Великой Отечественной Войны

) ¹⁴,

– утром на службе узнаю, что секретарь Парткома и его заместитель выехали из Москвы… Днём бежал директор и его заместитель Чемоданов (Из дневника М.И.Воронкова)¹⁵

,

– директор завода № 468 распорядился отвезти на станцию на заводском грузовике своё имущество: пианино, рояль, зеркала, шкафы, серванты, кровати, матрасы, велосипеды, козу и собаку… Партийные чиновники завода не только не остановили директора, но и последовали его примеру (Бретвейт 2006),

– Сохранилась опись осмотра здания ЦК ВКП (б) на Старой площади: «Ни одного работника ЦК ВКП(б), который мог бы привести все помещение в порядок и сжечь имеющуюся секретную переписку, оставлено не было. В кабинетах аппарата ЦК царил полный хаос. Многие замки столов и сами столы взломаны, разбросаны бланки и всевозможная переписка, в том числе и секретная, директивы ЦК ВКП(б) и другие документы…» (Москва военная 1995).

Думаю, что вряд ли кто будет считать, что такое поведение было характерно только для москвичей, а руководители колхозов и совхозов, промышленных предприятий и учреждений, партийно-советских органов власти в Витебске, Киеве, Днепропетровске, Смоленске, Пскове, Риге, Брянске и т.д. занимались эвакуацией населения и материальных ценностей, даже не вспоминая о себе, своих семьях и своём имуществе! Как только враг оказывался рядом, начальствующие люмпен-пролетарии драпали «со всех ног».

В воспоминаниях петербуржцев иногда встретишь факты такого рода – «Директор завода и секретарь парткома, утаив от сотрудников своё намерение, бежали на Большую землю» (из истории завода «Измеритель», Санкт-Петербург).

О том, как бежали из Севастополя партийно-советские начальники и военные руководители, оставив десятки тысяч советских людей и солдат на расправу фашистам, тоже стали открыто писать и говорить в последние годы.

Сохранились воспоминания людей о поведении руководителей в большой излучине Дона в то время, когда фашисты подходили к Дону в 1942 году. Н.Р.Лапко из колхоза «Ленинский путь» Ильинского сельсовета Дубовского района Ростовской области писал так: «Районные начальники уже своих жён отправили на машинах. Так было и у нас, когда мы ещё и не думали, то начальство, т.е. верхушки, отправили своих жён не торопясь, обеспечив продуктами и хорошим транспортом, а нас уговаривали не делать паники, и когда враг наступал на пятки, то нас всех выпихнули. На переправе скопление народа, а там гад бомбит». Подобных свидетельств много: о трусости местного начальства и его шкурных интересах, о хаосе и неразберихе на кровавых донских переправах на всём протяжении реки от Воронежа до устья Дон (Большая излучина Дона, с. 159

).

Ростовчанка Н.В.Бакулина, писала в своих воспоминаниях: ««К началу ноября 1941 г. немецкая армия уже стояла под Ростовом. Мало кто из граждан успел эвакуироваться. Это удалось, видимо, только представителям городских и областных властей. Они удирали, бросив на произвол врага вверенный им город, вывозя на грузовиках своё имущество» (Большая излучина Дона, c. 285). И далее: «Исподволь и без огласки началась эвакуация учреждений. Вспомнилось, как мы, трое подружек ещё со студенческих времён, аспирантки университета и пединститута, движимые советским патриотизмом, отправились в Кировский райком ВКП(б), чтобы приобщиться к партизанскому движению в тылу оккупантов и получить соответствующие полномочия и инструкции. Райком встретил нас распахнутыми дверями и окнами, в пустых помещениях гулял ветер. Партийное руководство заблаговременно смотало удочки, и след его давным-давно простыл… За всеми этими делами я так ничего и не узнала об эвакуации Пединститута. Но до меня дошёл слух, что на станции Ростов-Товарная готовится к отправлению эшелон с сотрудниками института. Оставив дома маму и сына, я буквально под бомбами, укрываясь в воронках, побежала туда. Надеялась, что нас тоже возьмут. Но там мне сообщили, что эшелон переполнен и «чужаков» не берут. Мы оговорили с мамой и решили остаться. Уходить пешком было безумием» (Большая излучина Дона, с. 289).