ТЕОРИЯ НЕБЕСНЫХ ВЛИЯНИЙ

Третье изобретение, изобретение фонографа Эдисоном в 1877 году, имело обратный эффект. До сих пор звуковые волны исчезали в тот же момент, когда были произведены. Не было способа сохранить их дольше того времени, за которое они отражались или отдавались эхом, - самое большее, полминуты или около этого. Теперь, неожиданно, стало возможно сохранить звук так же, как веками сохранялись зрительные образы. Произнесенную сегодня речь можно было с точностью воспроизвести через десять или сто лет. Время было неожиданно введено как измерение в такие явления, в которых раньше для него не было места.

На самом деле существует одна вполне определенная причина этого изменения отношения человека к времени, и эта причина стала выясняться в шестидесятые годы девятнадцатого века. Механическое движение подразумевает время; тогда как электромагнитное движение для человеческого восприятия мгновенно. Тачка, например, может существовать только в одном месте в один момент времени; тогда как свет может существовать во многих местах одновременно. С самого начала мира человек был окружен явлениями этих двух порядков, но вплоть до девятнадцатого века они оставались совершенно раздельными. Движение физического тела могло протекать только механически и занимало время. Движение чувственного впечатления было мгновенно и несохранимо.

Изобретения, давшие начало Эпохе Времени, произошли из постепенного понимания того, что механическое движение и электромагнитное движение - взаимозаменяемы. Изменением электромагнитных волн в механическое движение, как в кино или фонографе, время было введено туда, куда оно до этого не входило. Заменой механического движения электромагнитными импульсами, как в радио или телефоне, мгновенными стали такие явления, которые до этого были осуществимы лишь с помощью времени.

Даже в медицине замена естественных лекарств, действующих на органы, синтетическими лекарствами, действующими на клетки, или коротко-волновым лечением, действующим на молекулы, была попыткой ускорить процесс лечения посредством перенесения его в более быстрое время меньшего космоса. Все это означало новую взаимозаменяемость измерений.

Библией этих новых возможностей стал "Трактат об электричестве и магнетизме", опубликованый Клерком Максвеллом в 1865 году. И воплощение его законов в жизнь произошло ровно за одно поколение. В 1895 году пришло кино, беспроволочный телеграф, а также был открыт радий - удивительное дитя мира минералов и мира света. Десятью годами позже Эйнштейн своей теорией относительности попытался, с неполным успехом, нарисовать картину фантастической вселенной, которая начинала разворачиваться перед непонимающими глазами людей. А уже к 1950 году реальные орудия проникновения во время - кино, радио, телевидение, магнитофон, пенициллин - стали, как игрушки, доступны всем тем, кто в прежнюю эпоху должен был бы для этого иметь книги и картины.

Между тем, напряжение, накладываемое на старый порядок этими изменениями в оценке времени, а также возникающее из него чувство всемирности не могли ограничиться миром науки. Вскоре стало ясно, что они должны таким же образом действовать в политической сфере, и вызывать там подобные же изменения и создавать людей такого же склада. Маленькое эластичное княжество, расширяющееся и сжимающееся вместе с брачными союзами его правящей фамилии, едва ли могло надеяться вынести такое давление. Требовалось нечто большее по размерам, более жесткое и более осведомленное о своем единстве.

Тенденция к федерации меньших единиц в большие появилась уже за сто лет до этого. Теперь же она выразилась в жгучей озабоченности установлением границ, в котором одинаково участвовали и большие нации (в стремлении вобрать в себя все завоеванные земли) и малые (в страхе потерять свою индивидуальность). Первоначальную идею "Великой Британии" переняли теперь "Единая Италия", "Всея Русь", "Великая Германия", и так далее. Чем больше была нация на самом деле, тем дальше мог заходить у людей этот предрассудок в направлении к всеобщему братству, которое подразумевалось техническим прогрессом того времени.

Видимое противоречие между этим растущим чувством национальности и общей тенденцией к смешению - это лишь результат некой, ставшей заметной, остановки в этой тенденции. В средние века человек принадлежал к единому целому его "поместья", его города, или его религиозного ордена, а люди из соседних городов были такими же иностранцами, как позже стали жители соседних стран. В 18 веке человек, родившийся в Англии, был больше "корнуолльцем" или "кентцем", чем "англичанином", - это была страна, представлявшая единое целое больше, чем нация, которая не действовала и не могла действовать как целое, кроме как символически через ее лидеров или ее подобие армии. Но к 1865 году нация фактически стала социальной единицей, и люди с полным основнием думали о себе как об англичанах, французах или немцах. Сами нации существовали давно, теперь же произошло огромное расширение человеческого воображения.