Теория нравственных чувств

Совсем иное случается с тщеславным человеком. Он ищет общества людей, стоящих выше его, тогда как гордец избегает их присутствия. Он воображает, что от их величия падает свет на приближающихся к ним людей. Его можно постоянно встретить при дворе государей и в приемной министров; он корчит из себя кандидата на успех и милости, между тем как, в сущности, уже обладает драгоценным счастьем – если бы он только умел пользоваться им – не быть подобным кандидатом. Он любит сидеть за столом со знатными людьми и в особенности гордится фамильярным обращением с их стороны. Он употребляет все силы для поддержания связей с модными людьми, которые, как считается, заправляют общественным мнением, с самыми мудрыми, учеными и популярными людьми, но избегает общества лучших своих друзей, когда переменчивое расположение общества удаляется от них. Он редко бывает щекотлив при выборе средств для достижения своих целей и не останавливается перед хвастовством, перед притязанием, не имеющим ни малейшего основания, перед рабской готовностью принять чужое мнение. Главным же образом он прибегает к лести, в особенности к такой, которая по своей изысканной форме и увлекательности менее всего похожа на отвратительную лесть лизоблюда. Гордый человек, напротив, никогда не льстит и лишь исполняет требования вежливости.

Несмотря на свои безрассудные притязания, тщеславие оказывается страстью почти всегда живой, веселой, весьма часто даже мягкой, между тем как гордость постоянно отличается серьезностью, строгостью и мрачностью. Иллюзии, которыми тщеславный человек желает убедить как самого себя, так и других людей, представляют невинный обман, направленный на собственное возвеличивание, а не на унижение других людей. Гордый человек не унижается, правда, до обмана, но если он все же решается на него, то его притворство далеко не так невинно: оно проникнуто злобой и имеет целью унизить других. Гордец негодует против несправедливого преимущества, оказываемого, как он полагает, перед ним другим людям. Он смотрит на них с завистью и, говоря о них, всеми силами старается ослабить все, что может служить основанием или поводом для такого преимущества. Когда до его слуха доходит какая-нибудь клевета, то он с удовольствием выслушивает ее, и, хотя сам никогда не был бы способен выдумать клевету, он не прочь повторить ее или даже преувеличить. Самое серьезное притворство, к которому прибегает тщеславие, состоит из так называемых невинных обманов; притворство гордости, если она унизится до него, отличается противоположным характером.

Вследствие отвращения, возбуждаемого вообще гордостью и тщеславием, мы склонны ставить людей, обвиняемых нами в подобных недостатках, скорее ниже, чем выше, обыкновенного уровня. Однако такое суждение почти всегда оказывается несправедливо, ибо большая часть тщеславных и гордых людей стоит гораздо выше этого уровня, хотя вовсе не в такой степени, как воображают первые или как того желают вторые. По отношению к их притязаниям они заслуживают, по-видимому, презрения, но по сравнению с их соперниками они значительно отличаются от них и, бесспорно, стоят выше обыкновенного уровня. В случае наличия действительных достоинств, гордость часто сопровождается многими похвальными добродетелями, а именно – правдивостью, честностью, благородством, искренней и постоянной дружбой, твердостью, мужеством. Тщеславие же сопровождается вежливостью, предупредительностью в небольших услугах и великодушием в больших, хотя великодушие это не замедлит придать себе такую цену, какая только будет возможна. В прошлом веке соперники и враги французов упрекали их в тщеславии, а испанцев в гордости, между тем как близкие им народы видели в первых самый любезный из народов, а во вторых – народ, более всего достойный уважения.

Слова «тщеславный» и «тщеславие» никогда не принимаются в положительном смысле. Мы иногда говорим о человеке добром по своей природе, что тщеславие делает его лучшим и что оно более забавно в нем, чем оскорбительно, но на это его тщеславие мы все же смотрим как на слабость и смешную черту характера.