Теория нравственных чувств

Поэтому, по мнению Хатчесона, столь же нелепо было бы считать наши нравственные способности добродетельными или порочными, злыми или добрыми самими по себе. Качества эти принадлежат предметам, действующим на наши способности, а не самим способностям. Если бы, стало быть, нашелся человек с такой дурной организацией, что жестокость и несправедливость он принимал бы за добродетели, а справедливость и человеколюбие отвергнул бы как ужасные пороки, то такая организация показалась бы вредной ему самому и неподходящей обществу, а поэтому странной и выпадающей из обычного порядка вещей; но было бы нелепо назвать ее порочной и нравственно злой.

Однако же, если бы мы встретили человека, с восторгом наблюдающего варварское и незаслуженное наказание, исполненное по приказу безжалостного тирана, то мы считали бы себя вправе смотреть на подобное одобрение как на весьма скверное и порочное поведение, хотя оно было бы только доказательством искажения его нравственных способностей и безумным одобрением возмутительного явления, ибо одобрение естественно дается только благородным и великодушным поступкам. При встрече с подобным наблюдателем мы на время забыли бы естественную симпатию, возбуждаемую в нас страдающим существом, и отдались бы чувству отвращения и ненависти к такому мерзкому негодяю. Мы почувствовали бы к нему большую ненависть, чем к самому тирану, ибо жестокость последнего может быть объяснена побуждениями зависти, страха и злобы и таким образом стала бы иметь хоть что-нибудь в свое оправдание. Но одобрение постороннего наблюдателя показалось бы нам тем более возмутительным, что оно не оправдывалось бы никаким побуждением. Такой склад ума более всего вызывает в нас негодование и ненависть, и мы видим в нем не что-то странное и неподобающее, но само по себе не являющееся порочным и нравственно злым, а скорее смотрим на него как на последнюю и страшную стадию нравственной испорченности.

Справедливые и благородные нравственные чувства, напротив, кажутся нам естественно отмеченными некоторой степенью нравственного достоинства. Человек, мнения и одобрения которого постоянно находятся в точном соответствии с достоинством предметов, сам, по-видимому, заслуживает нашего одобрения. Мы восхищаемся изысканной правильностью его чувств, которые освещают наше сознание; поразительная и редко встречающаяся точность их восхищает нас и вызывает наше одобрение. Впрочем, нравственная справедливость человека в суждениях о поведении прочих людей не всегда служит признаком того, что и его собственное поведение соответствовало этой справедливости. Добродетель есть результат душевной силы и постоянной привычки, равно как и изысканности наших чувств, но к несчастью, первых двух качеств зачастую не хватает при избытке последнего. Хотя изысканность чувства и может сопровождаться некоторыми недостатками, тем не менее она несовместима с явной и грубой порочностью и служит лучшим основанием для утверждения на ее основе совершеннейшей добродетели. Существует, с другой стороны, множество людей, которые при твердой воле и искреннем желании исполнять свои обязанности тем не менее производят на нас неприятное впечатление грубостью своих нравственных чувств.

Мне кажется, мы имеем право утверждать, что хотя источник одобрения и не лежит в особенной чувствительной способности, которую можно бы было сравнить в каком бы то ни было отношении с нашими внешними чувствами, тем не менее он может находиться в особенном чувстве, предназначенном исключительно для этой цели. Мы можем сказать, что одобрение и неодобрение суть известные ощущения или чувствования, рождающиеся в нашей душе при взгляде на различные поступки и характеры: подобно тому как негодование может быть названо ощущением оскорбления, а признательность – ощущением благодеяния, таким же точно образом одобрение и неодобрение можно назвать ощущением добра и зла, или нравственным чувством.

Хотя из того, что только что сказано нами, и нельзя вывести таких же серьезных возражений против этой системы, как против предыдущей, тем не менее можно привести другие возражения, опровергнуть которые было бы столь же трудно.