Теория нравственных чувств

Любовь и восхищение, естественно испытываемые нами к людям, характер и поведение которых мы одобряем, неизбежно побуждают и нас желать, чтобы мы внушили самим себе такие же приятные чувства, чтобы нас любили и превозносили так же, как тех, которых мы сами более всего любим и превозносим. Соревновательное, беспокойное желание превзойти прочих людей вытекает из нашего восхищения их достоинствами. Для нас недостаточно только знать, что нами восхищаются: нам необходимо еще и сознание того, что нами восхищаются потому, что мы действительно заслуживаем восхищения; для достижения этого мы желаем сами стать беспристрастными судьями своих собственных поступков. Мы стараемся посмотреть на них глазами других людей, и так, как они, вероятно, смотрят на них. Если после такого рода исследования наше поведение оказывается согласным с нашими желаниями, то мы довольны и счастливы; но мы бываем вполне удовлетворены только тогда, когда находим, что другие судят о нас так, как мы бы сами старались мысленно судить о себе, переносясь в их положение. Их одобрение необходимо подтверждает в таком случае наше собственное внутреннее одобрение. Их похвала усиливает чувство нашего сознания того, что мы заслуживаем их похвалы. В подобном случае любовь к заслуженной похвале до такой степени далека от пристрастия к собственно похвале, что она кажется вытекающей именно из пристрастия к заслуженной похвале.

Самая искренняя похвала мало прельщает нас, если мы не можем смотреть на нее как на подтверждение нашего права на похвалу. Для нас недостаточно уважения и восхваления, если они выказаны по ошибке или по неведению. Мы не вполне удовлетворены, когда чувствуем, что не заслужили высказанного мнения и что мнение это изменилось бы, если бы была открыта истина. Человек, восхваляющий нас за поступок, которого мы не совершали, за чувства, которые не руководили нашим поведением, восхваляет кого-то другого, но не нас. Похвалы его не могут доставить нам настоящего удовольствия. Они должны, напротив, оскорблять нас даже сильнее, чем самое жестокое порицание, ибо побуждают нас к самому тяжкому осознанию того, что мы вовсе не таковы, какими должны были бы быть. Нарумяненная женщина, как мне кажется, не имеет права гордиться лестными отзывами о цвете ее лица: отзывы эти скорее должны бы были напоминать ей то впечатление, какое производил бы естественный цвет ее лица в противоположность искусственному румянцу. Ничто не служит таким очевидным доказательством малодушия и легкомыслия, как удовольствие, вызванное незаслуженными похвалами. Это, собственно, то, что называется тщеславием. Оно служит источником самых нелепых и презренных пороков; оно порождает то притворство, ту постоянную ложь, которые составляют содержание светской жизни и для воздержания от которых, казалось бы, достаточно было самого обычного здравого смысла, если бы только ежедневный опыт не доказывал нам противного. Глупый лгун, силящийся вызвать восхищение к себе собравшихся гостей рассказом о небывалых с ним приключениях, важничающий фат, приписывающий себе знатность и достоинства, которых, как он хорошо знает, не имеет, – оба упиваются воображаемыми похвалами. Тщеславие их порождается таким грубым самообольщением, что трудно понять, каким образом разумное существо может быть жертвой подобного обмана. А между тем когда они мысленно переносятся на место обманутых ими людей, то проникаются таким же чувством восхищения к самим себе: они смотрят на себя не так, как они должны были бы представляться другим людям, а с той точки зрения, с которой им хотелось бы, чтобы смотрели на них. Малодушие и глупое ничтожество не позволяют им углубиться в самих себя, дабы увидеть, до какой степени они были бы презренны в глазах прочих людей, если бы последние хорошенько узнали их.