Теория праздного класса

Тот же преобладающий канон мнимой праздности явно присутствует во внешних деталях обрядовых церемоний, и на него нужно только указать, чтобы он стал очевиден для всякого наблюдателя. Всем ритуалам свойственно постепенно превращаться в повторение догматов. Такое развитие догмата наиболее заметно в более зрелых культах, духовенство которых в то же время придерживается более строгих правил облачения и более аскетического образа жизни; то же развитие можно наблюдать в формах и способах богопочитания в современных, недавно возникших сектах, где вкусы менее требовательны в отношении священников, их одеяний и святилищ. Повторение службы (слово «служба» здесь содержит отсылку к рассматриваемому вопросу) становится все более формальным по мере того, как религиозный обряд «взрослеет» и получает большее распространение, и такая формальность повторения приятна всем, кто сведущ в обрядах благочестия. Это вполне объяснимо, ведь формальность в данном случае прямо говорит о том, что господин, ради которого отправляют службу, вознесен выше вульгарной потребности в службе, действительно доставляющей пользу или выгоду, со стороны его слуг. Эти слуги не приносят прибыли, причем их неприбыльность мыслится проявлением почета, который окружает хозяина. Здесь нет необходимости указывать на схожесть между занятием священнослужителя и занятием лакеев. Наше представление о том, что в этих вопросах является надлежащим, позволяет легко осознавать, что очевидная формальность службы в обоих случаях есть лишь pro forma[20]

. В исполнении священнических обязанностей не должно быть никакого проворства или умелой манипуляции, то есть ничего такого, что наводило бы на мысль о способности быстро справиться с работой.

Во всем сказанном угадывается, конечно, намек на темперамент, вкусы, наклонности и образ жизни, приписываемые божеству богомольцами, которые живут в традиции денежных канонов репутации. Через господствующий образ мышления людей принцип нарочитой расточительности придает новые краски представлениям о божестве и об отношении, в котором находится к нему человеческий субъект. Разумеется, эта маскировка денежной расточительностью заметнее в наиболее наивных религиозных обрядах, но в целом ее нетрудно различить повсюду. Все народы, на какой бы стадии развития общества они ни находились и как бы ни были просвещены, вынуждены восполнять довольно скудные сведения относительно личности божеств и привычного для божеств окружения. Прибегая к помощи воображения, дабы заполнить и украсить картину внешнего облика и образа жизни божества, они привычным образом наделяют божество чертами, которые составляют их идеал достойного человека. В стремлении к общению с божеством принимаются такие способы и средства привлечь его внимание, которые признаются предельно близкими тому божественному идеалу, что существует в данное время в людских умах. Предполагается, будто пред божеством следует являться наиболее пристойным образом и добиваться его благосклонности по определенной общепринятой схеме, учитывая известные материальные обстоятельства, которые, по общему пониманию, максимально сообразны природе божества. Этот всеми принимаемый идеал поведения и использования принадлежностей, соответствующих мгновениям причащения, формируется в изрядной степени, безусловно, общим представлением о том, что является по своей сути достойным и красивым в человеческом исполнении и окружении во всех ситуациях возвышенного общения. Потому будет заблуждением попытка проследить все случаи денежной нормы почтения, прямо и без обиняков, до лежащей в ее основании нормы денежного соперничества. Столь же ошибочным было бы приписывать божеству, как принято считать, ревнивую заботу о его денежном положении и привычку избегать убогих мест и окружений просто в силу того, что они не отвечают норме в денежном отношении.