«Теория заговора». Историко-философский очерк

Возвращаясь к анализу позиций Иванова-Разумника, обратим внимание на то, что понятие «мещанство», хотя первоначально и соотносится с этической сферой, в итоге приобретает выраженное политическое звучание. Мещанство, с одной стороны, отражает настроения наиболее «реакционной» части русского общества, отвергающей прогрессивные устремления интеллигенции. С другой стороны, мещанство трактуется расширительно, как российское государство, с присущими ему традициями и социально-культурными институтами. «Передовой отряд» русского общества включает в себя различные фигуры и сообщества, в той или иной форме вступавшие в конфликт с социальной системой: от масонов, декабристов, демократов сороковых годов до народовольцев и эсеров. «Начиная с Новикова и Радищева, беспрерывно шла борьба русской интеллигенции с Левиафаном государственности, а несколько позднее — и с Молохом общественности»^{462}

, — пишет Иванов-Разумник. Нетрудно заметить, что тем самым интеллигенция именно как социальная группа приобретает черты маргинальности, выносящие её за рамки русского социокультурного пространства.

Без особых натяжек можно говорить об имманентном присутствии в обозначенной критиком позиции некоторых черт конспирологического мышления. «Левиафаном», как мы знаем, в социально-философской мысли, начиная с Т. Гоббса, называют государство, со всеми его сложившимися институтами. Именно сила государства, включая его репрессивный аппарат, противопоставляется ситуации «войны всех против всех», что позволяет преодолеть хаос разнонаправленных частных интересов. Вводя обозначенную параллель, Иванов-Разумник фактически рассматривает интеллигенцию как группу, перманентно противопоставляющую себя обществу-государству, ставящую своей целью его уничтожение. В этом контексте «прогрессивный» русский критик фактически солидаризируется с «реакционной» позицией русских конспирологов. Естественно, что перед нами не частная позиция Иванова-Разумника, но обобщающее отражение мировоззрения интеллигенции, в целом принимающей и разделяющей подобную установку. Отметим и ещё один момент, связывающий социально-онтологическое пространство русской интеллигенции с конспирологическим мышлением. Речь идёт о своеобразном «культе жертвенности» как некотором маркере, выполняющем функцию инициации. Субъект приобретает статус «интеллигента», приобщаясь к реальному индивидуальному страданию или открывая для себя ущербность, несправедливость, «неправильность» социального мира и законов его бытия. Близкую картину мы наблюдаем и в конспирологии. Обнаружение скрытых механизмов социальных процессов является для сторонника «теории заговора» не просто гносеологическим актом, но причиной кардинального изменения его жизненного пути, приводит к своего рода «выпадению» из системы устоявшихся социальных связей, личных отношений.