«Теория заговора». Историко-философский очерк

Исходя из сказанного, мы можем не согласиться со словами современного западного исследователя: «Наверное, нигде в Европе масонство не сыграло такой большой роли в развитии культурной жизни на протяжении целых трёх, а то и четырёх поколений, как в России»^{324}

. Ссылки на бедность и невыразительность отечественной культуры или на «отсутствие православных богословских и пиетистских сочинений, написанных доступным мирянину языком и стилем, которые бы обладали достаточной научной строгостью или эмоциональной глубиной»^{325}

, также вызывают недоумение. В качестве возражения можно задаться вопросом: насколько масонство обогатило «бедную и невыразительную» отечественную культуру? Насколько вообще была актуальна потребность в «научных» и одновременно «эмоциональных» пиетических сочинениях? На наш взгляд, в этом случае мы сталкиваемся с типичной социокультурной аберрацией. Объяснение формально схожих явлений базируется на единственном положении универсального характера, реально обладающего локальной истинностью. Перечисленные английским исследователем социокультурные приметы являются абсолютно правильными при их применении к условиям западноевропейских социумов. Действительно, пиетические богословские искания свойственны Европе того времени, особенно её протестантской части, что и способствовало развитию масонства.

Участие интеллигенции XVIII века в масонстве, а здесь фигура Новикова является достаточно типической и символической, имеет двоякое объяснение. С одной стороны, «разночинное» сословие стремилось выйти за границы своей социальной страты, приобрести полезные знакомства, потенциальных покровителей и меценатов. В то же время не следует забывать о том, что, употребляя понятие «интеллигенция» в контексте социокультурной ситуации екатерининской эпохи, мы совершаем сознательное упрощение, ибо интеллигенции как таковой ещё не возникло. То есть, в отличие от Западной Европы, в России в тот период не существовало мощных интеллектуальных объединений, с присущей им внутренней коммуникационной структурой, сформировавшимся социально-политическим дискурсом. Поэтому и «тайные общества», и, главное, реакция на их существование в отечественном культурно-политическом климате коренным образом отличались от европейских социокультурных процессов.

Обратимся теперь более подробно к причинам ареста и последующего заключения Н. И. Новикова и попытаемся понять, насколько они отражают конспирологические настроения тех дней. Напомним, что Новиков сыграл важнейшую роль в культурном развитии России и как издатель сатирических журналов, и как книгоиздатель, благодаря усилиям которого книги стали доступны более широкому кругу читателей. Но кроме просветительской и книгоиздательской деятельности, Новикова интересовали проблемы духовно-нравственного плана. Духовные искания приводят Новикова к И. Г. Шварцу, видному масону и деятелю русского Просвещения. Уже вместе они составляют нечто вроде плана культурно-религиозной деятельности. План включал в себя следующие моменты: «1) делать общеизвестными правила хорошего воспитания; 2) издавать полезные книги. Поддерживая тем и типографское предприятие Новикова; 3) выписывать из-за границы способных учителей или, что ещё лучше, -воспитывать русских преподавателей»^{326}

.

Внешне обвинения были построены на том, что новиковская типография выпустила «Историю о страдальцах соловецких», анонимное сочинение, посвященное движению раскольников, которые описывались в сочувственных тонах. Именно данное издание послужило причиной Указа Екатерины князю А. А. Прозоровскому о проведении обыска в домах, принадлежащих Новикову, на предмет выявления там подпольной типографии^{327}. Симптоматично, что вопрос об издании «Истории…» даже не поднимался во время следствия, исполнив свою роль, он оказался неактуальным.