Отодвинув портьеру, старушка покидает комнату. Я смотрю на стул, с которого она встала, на истертую донельзя подушку из дорогостоящей ткани. В этот момент что-то касается моей ноги. Я подскакиваю на месте. О мою ногу трется пушистый жирный кот. Он и ухом не повел, когда я дернулась. Из глотки кота исходит низкое мурчанье; не представляю себе, как у кошек получается этот звук, инородный какой-то, не похожий на звуки, которые могут издавать живые существа. Кот ластится ко мне. Я не шевелюсь. Наконец это надоедает ему, и он неторопливо следует дальше, высоко задрав хвост. Посреди комнаты оборачивается и смотрит на меня узкими зелеными глазами. Тут я вижу, что на стеллаже что-то шевелится. Вдоль ряда книг с красными корешками, выше полки, на которую падает полоса света, крадется кошка. С кухни доносится бряканье посуды. Повернув голову, я окидываю взглядом диван; и точно, там лежит еще один кот, белый, но такой же жирный, такой же пушистый, как тот, что терся о мою ногу. Не понимаю, почему Сигурд никогда не рассказывал мне про это — про сигаретный дым, про кошек…
В комнате беззвучно возникает хозяйка квартиры. Теперь у нее в волосах тиара, из таких дешевых, которые маленькие девочки мечтают получить на Рождество: с пластмассовыми драгоценностями и блестками. Я никак на это не реагирую; не представляю, что можно было бы сказать.
— Чайник на плите, — говорит хозяйка.
— Угу, — говорю я. — Вы ведь фру Аткинсон?
— Да, — улыбается она. Во рту не хватает несколько зубов. — Это я. Очень приятно.
Носками внутрь она приседает в книксене — и в это мгновение кажется ребенком.
— Сара, — представляюсь я.
— Да. Вы сказали.
— А ведь, — неуклюже спрашиваю я, — в смысле, Сигурд ведь здесь что-то проектировал? В этой комнате?
Она трясет головой. Мимо ее ног проскакивает в сторону кухни четвертая кошка.
— Я не совсем понимаю, — тяну я время, а мой мозг изо всех сил пытается найти правильный подход к делу, — не вполне понимаю; он ведь проектировал работы по расширению подвала, кажется?
Я не привыкла вытягивать из людей сведения обманом. Психологам позволено расспрашивать о глубоко личных вещах. Очевидно, с ассистентами архитекторов дело обстоит иначе. Фру Аткинсон наблюдает за мной, на ее лице стеклянными шариками вертятся маленькие глазки; потом говорит:
— Мой муж в море. Вы это знали?
— А, — бестолково откликаюсь я, — нет, не знала.
— Он — любовь всей моей жизни.
Она показывает на фотографию, стоящую на столике возле дивана. Жених и невеста: мужчина в костюме, женщина в белом платье по щиколотку. Стоят перед маленькой церковью. Фотограф отошел слишком далеко, чтобы можно было разглядеть черты их лица; не разберешь, молоды ли они, хороши ли собой. Непонятно даже, та ли женщина на фото, что стоит сейчас передо мной.
— А что он делает в море? — спрашиваю я.
— Плавает, — говорит хозяйка, закрывая глаза. — Все плавает и плавает.
Я киваю. Она стоит неподвижно. Потом открывает глаза и делает шаг по направлению ко мне.
— Идемте, я покажу вам ту комнату.
Берет меня за руку. Ладошка у нее маленькая и скрюченная, но сильная; стискивает мою как клещами. Я не хочу двигаться с места, не хочу углубляться в эту квартиру, хочу остаться поближе к выходу, но она тянет меня за собой. Мы минуем портьеру и выходим в темный коридор. Хозяйка ведет меня мимо какой-то двери к другой портьере из плотного бархата. Свободной ручонкой отодвигает портьеру. За ней другая дверь. Фру Аткинсон открывает ее.
За дверью светло и пусто: просторная комната с немытыми окнами, выходящими во двор, где стоят велосипеды. С облегчением вздыхаю; я уж было подумала, что эта темная квартира бесконечна. На улице сияет солнце. Во внутреннем дворике есть даже детская горка.
— Вот отсюда вниз будет вести лестница, — говорит хозяйка, не выпуская моей руки. — Когда вернется мой муж.
Повсюду лежат крупные листы фанеры, стоит ящик с надписью «Центр помощи лицам с ограниченными возможностями»; похоже, что тут собирались что-то строить, но не видно, чтобы работа была начата.
— А вы договорились о том, какой она будет, — спрашиваю я, — с Сигурдом?
Старушка вперяет в меня глаза, окидывает взглядом с головы до ног. Чуть не целую минуту мы так стоим: она смотрит, я ей не мешаю. Моя рука покоится в ее. И тут она говорит:
— Разве вы не знаете?
— Чего я не знаю?
— Сигурд представил свой проект еще до Рождества. Он здесь много месяцев не появлялся.