Терапевт

А если спросить напрямую? Ужасно хочется услышать, как он будет все отрицать. Хочется, чтобы он успокоил меня, чтобы оказалось, что я ошибаюсь: папа именно в тот день был в отъезде, он может это доказать. А рассуждал тогда абсолютно без задней мысли… Я могу просто забыть об этом.

Но папа верит в бескомпромиссную честность. Я будто так и не выросла: я все еще та маленькая девочка в ночнушке, которая сидит на площадке лестницы, видит, как ее папа среди ночи возвращается домой, и не осмеливается спросить, где он был. Чувствует, что это может оказаться ей не по силам. Спрашивая, рискуешь услышать в ответ что-то страшное, что-то, чего не забыть, с чем придется жить всю оставшуюся жизнь. Это ощущение присутствует во всех моих воспоминаниях о нем: лучше не приставать с расспросами, лучше не знать.

Ведь если я спрошу, где папа был в ту пятницу, а он ответит правду, я его потеряю.

Папа отворяет дверь, и на пол падает полоска света. Даже в полутьме мне видно, что он улыбается. Света слишком мало, чтобы как следует разглядеть его лицо, но я и без того знаю, как по нему расходятся морщинки; глаза — зеленые озерца в окружении загоревшей, задубелой на открытом воздухе кожи.

— Ну Сара, — говорит он своим шершавым голосом. — Что же ты сидишь тут в темноте?