Терновый венец Екатерины Медичи

Его собственные представления о государственном управлении вошли в противоречие с советами матери. Он начал тяготиться опекой и стремился к самостоятельности. В первую очередь он окружил себя новыми людьми, своими ровесниками. Парижане называли их «милашками Генриха», его миньонами. Особенно сильно он привязался к четырем: дю Га, Кайлюсу и герцогам де Жуайезу и Эпернону. Эти юноши шокировали представителей старших поколений тем, что отличаясь не меньшей отвагой и благочестием, чем предки, они проявляли яростное желание жить полной жизнью, необузданное стремление радоваться всему человеческому в себе, презирать всякую сдержанность. Блестящие молодые люди стали олицетворением скандалов. Они были красивы, отважны, остроумны и страстно преданны своему монарху и другу. Эти эфебы, слишком изящные в парчовых камзолах, тем не менее были грозными бретерами, чьи клинки в любой момент могли покинуть ножны; они постоянно дрались на шпагах, наносили и получали удары, не жалея крови, смеха и сарказмов. Они оказывали своему господину ту свирепую преданность, которая в Фивах объединяла священный отряд. Миньоны практически не расставались с королем, пользовались его доверием и делили с ним все радости жизни: обсуждали какую-нибудь забавную выходку, новую моду в одежде и бижутерии, проделки их болонок, любовные похождения. Им всем было не больше тридцати. Жизнь благоволила им, и они радовались жизни!

В Париже нарастало беспокойство из-за обрушившегося на страну голода, из-за незатихающей борьбы между католиками и гугенотами. Франция находилась на грани бунта. Люди разной веры ненавидели друг друга так же сильно, как и королевскую семью. Количество нищих увеличивалось, в городе процветали карманники, убийства совершались ради нескольких экю.

Генрих III абсолютно не соответствовал образу, который французы связывали с королем. Франция продолжала жить представлениями о королях-рыцарях. Такими были Франциск I, Генрих II и даже Карл IX. Новый король ни внешне, ни характером не напоминал старших Валуа. Он не проявлял любви ни к военному искусству, ни к турнирам, ни к охоте. Его стихией были древние языки, поэзия и музыка. Сделанные им переводы и комментарии к сочинениям древних авторов получили признание в среде профессионалов.

Личные качества Генриха III с самого начала его правления предопределили недоверие и нелюбовь французов к своему королю.

Мрачный голодный город внимательно наблюдал за экстравагантными выходками нового правителя. Парижане видели балы, на которых танцевали мужчины в женских нарядах и женщины в мужских. Бархат, шелк и парча, купленные для этих увеселений, обошлись казне в сотню тысяч экю, и налоги в стране стремительно росли.

– Нельзя так обращаться с парижанами, – негодовал любимец города Генрих де Гиз.

– Только глупец тратит деньги на безумства, – возмущались парижане.

– Мой сын, будь осторожен, – молила Екатерина.

– Я – король, для меня нет ничего запретного, – был убежден Генрих.

Вскоре двор разделился на два соперничающих лагеря – в одном находился Генрих со своими фаворитами, в другом – герцог Алансонский, Маргарита и ее супруг король Наваррский. Это напоминало Екатерине старую борьбу Бурбонов и Гизов. Она подумала, что ей не стоит выпускать из поля зрения герцога де Гиза, поскольку ослабление его позиции было, без сомнения, делом временным.

С воцарением любимого сына и возвращением его во Францию все стало оборачиваться против Екатерины. Пришло известие о смерти дочери Клаудии, болезненной и милой Клод, оставившей сиротами троих детей. При воспоминании о внуках сердце Екатерины захлестнула жалость. Она очень любила их, особенно нежную и забавную Кристину, самую младшую из детей Клод. Смерть дочери сильно опечалила ее.

«О, Боже, почему от меня рождались такие гнилые плоды?» – с ужасом подумала она и впервые за долгое время вспомнила о Диане де Пуатье и ее колдовских чарах.

Из десяти детей у нее осталось только трое – ее любимый король, злой Алансон и непредсказуемая, а значит, опасная Маргарита.

Но самое сильное потрясение Екатерина испытала от предательства Генриха, когда он отдал распоряжение, чтобы все без исключения государственные документы поступали прямо к нему, минуя королеву-мать. Она была уверена, что это предложил дю Га, чтобы оградить ее от государственных тайн. Генрих глубоко ранил ее своим недоверием.

При встрече с ним она откровенно призналась ему:

– Ты должен позволить мне быть в курсе твоих дел. Если они складываются удачно, у меня будет легко на душе; если возникают неприятности, возможно, мне удастся помочь тебе. Ты значишь для меня все. И ты должен доверять мне во всем. Прости меня за откровенность, но мне не хочется жить без твоего доверия.

Сын ничего ей не обещал, а лишь подарил матери одну из своих обворожительных загадочных улыбок и заверил ее в своей любви.

Вскоре события вообще вышли из-под контроля не только королевы-матери, но и самого короля.