Рэнсом подошел и взял ее под руку. Указал на дорожку к берегу. Прямо под мостом остановился трейлер, семейство из четырех-пяти взрослых и полудюжины детей разбило лагерь. Двое мужчин вынесли из трейлера биотуалет. Ребятишки увязались за ними. Мужчины, по колени утопая в белой пыли, добрели до воды, вывернули туалет и тщательно вымыли.
– Ради бога!.. – Катерина возвела глаза к небу, – какие же люди пакостники!
Рэнсом взял у нее полупустое ведро и отпустил в реку. Катерина смотрела, как оно уплывает по маслянистой струе. Ее бледное лицо оставалось равнодушным. Жена профессора Остена, видный зоолог, умерла в Африке, когда Катерина была еще ребенком, и Рэнсом подозревал, что некоторая эксцентричность ее дочери – не столько от характера, сколько от одиночества и беззащитности. Наблюдая за ней, Рэнсом отмечал, что как бы оторван от всех ни был мужчина, для него всегда находится женщина, а вот одинокая женщина одинока абсолютно.
Подобрав полы халата, Катерина стала взбираться на откос.
– Постойте, – окликнул ее Рэнсом, – я одолжу вам воды. – И с натужным юмором добавил: – Вернете, когда дадут напор в трубах.
Он помог ей подняться на палубу и зашел в камбуз. В баке на крыше оставалось немногим больше двадцати пяти галлонов – он слил туда канистры, которые привез к реке на машине. Общественный водопровод, всегда летом превращавшийся в жалкую струйку, уже три недели как вовсе не работал, и с тех пор ему не представилось случая наполнить бак.
Налив канистру до половины, Рэнсом вернулся с ней в каюту. Катерина Остен расхаживала взад-вперед, разглядывая книги и безделушки.
– Хорошо подготовились, доктор, – заметила она. – Вижу, вы создали здесь личный маленький мир. Все, что снаружи, должно быть, кажется из него очень далеким. – Взяв канистру, она собралась уходить. – Я ее верну, вам наверняка понадобится.
Рэнсом поймал ее за локоть.
– Забудьте о воде. Пожалуйста. Вы не подумайте, что я сноб. Если я хорошо подготовился, так это потому, что… – он поискал слова. – …Я всегда смотрел на жизнь как на район катастрофы.
Она критически разглядывала его.
– Возможно, но, по-моему, вы меня не поняли, доктор.
Катерина медленно поднялась на берег и, не оглядываясь, скрылась в доме. Под мостом в тени быков семейство из трейлера развело из мусора большой костер. В языках пламени их лица блестели, как у шаманов Вуду. С реки, из челнока за ними наблюдал Квилтер. Он опирался на шест, вонзив его в стаю дохлых рыбин, как пастушок опирается на посох среди овечьего стада. Возвращаясь в каюту, Рэнсом заметил, как парень нагнулся, зачерпнул горстью воды, выпил и грациозно заработал шестом, выводя лодку из-под моста.
Рэнсом приготовил себе легкий перекус и следующие полчаса провел, запирая люки и окна. Он стоял на коленях у кормового окна, когда снаружи что-то мелькнуло и тишину нарушил резкий голос:
– Доктор, скорей!
Длинный деревянный скиф вел высокий, загорелый дочерна подросток в одних только линялых полотняных шортах. Его челнок ударился о борт плавучего дома, материализовавшись, словно призрак, из бликов, отброшенных черным зеркалом воды. Рэнсом, поднявшись на палубу, застал юношу – его звали Филипп Джордан – крепящим нос и корму скифа к перилам.
– Филипп, бога ради? – Рэнсом сверху заглянул в узкую лодочку. Ее, казалось, занимал тюк матрасной набивки, залитой нефтью и завернутой в мокрые газеты.
Из тюка вдруг поднялась змеиная голова, неуверенно закачалась в воздухе.
Рэнсом, отпрянув, заорал:
– Филипп, брось его в воду! Это что – угорь?
– Лебедь, доктор, – Филипп присел на корточках на корме, поглаживая взъерошенную голову и свалявшиеся перышки на шее. – Он задыхается в нефти. – Паренек поднял лицо к Рэнсому, в его диковатых глазах мелькнула тень смущения. – Я его поймал в дюнах и отнес к реке. Думал, поплывет. Вы можете его спасти, доктор?
– Попробую. – Рэнсом перешагнул через перила и встал на колени рядом с птицей, осмотрел клюв и глаза. Лебедь, уже не в силах поднять голову, уставился на него стеклянным взглядом. Маслянистая пленка склеила перья огромной птицы в толстую корку, забила клюв и дыхательные пути.
Рэнсом, разогнувшись, с сомнением покачал головой.
– Филипп, расправь ему крылья. Я принесу из каюты растворитель, попробуем отмыть.
– Сейчас, доктор!
Филипп Джордан, приемный сын реки и ее последний Ариэль, поднял птицу на руки и развернул большие обвисшие крылья, так что кончики их коснулись воды. Рэнсом несколько лет был знаком с мальчиком, тот у него на глазах вырос из двенадцатилетнего подростка в высокого долговязого парня с быстрым взглядом и нервной грацией аборигена.