Terra Insapiens. Дороги

— Я одно время был вегетарианцем, — оживился Писатель. — Ну, знаете, — это было модно в интеллектуальной среде. Но потом один умный человек объяснил мне — в чём я ошибаюсь. Вегетарианцы-то, оказывается, не друзья, а враги животных! Если люди не будут есть мясо, никто не будет выращивать коров, и они быстро попадут в Красную Книгу. То есть, покупая колбасу, ты помогаешь коровам.

Разглядывая горящий светильник на потолке, Шут указал на него пальцем и посмотрел на Артура.

— Горючий воздух?

— Нет, это электричество, — рассмеялся Артур.

— А это что такое?

— Ну… Это такая домашняя, приручённая человеком молния. Только двигается она не по воздуху, а по медным проводам.

— По медным — чего?

— По медным… верёвкам, — подобрал слово Артур.

— А по воздуху не проще?

— По воздуху только Зевс-громовержец может, — пошутил Артур.

Ещё Шуту очень понравились спички. Он зажигал их одну за другой, наблюдая, как они горят. Когда Артур показал ему, что их можно зажечь, чиркнув о камень или о мрамор, он перепробовал всё, что возможно, всё, что было под рукой, с детской радостью восторгаясь после каждой удачной попытки.

— Отберите у него спички, — сердился Адам, — пока он их все не истратил. Ещё Замок подожжёт. Как ребёнок, право слово!

Шут оказался знаком с поэзией Овидия и Вергилия. На этой почве они с Поэтом сблизились и почти подружились. Как-то раз Артур был свидетелем их разговора. Обсуждали Маркуса, и Шут поддержал его убеждение об отсутствии истин.

— Ничего сумасшедшего в этом не вижу, — говорил Шут. — Это старинное убеждение скептиков. Пиррон полагал вещи непознаваемыми и предпочитал воздерживаться от суждений о них… А я так рассуждаю. Вот послушай! Существует истина и существует правда. Если это разные понятия, то они не совпадают. Значит, истина — это не правда?

— Ты занимаешься софистикой, — укорял его Поэт. — «Правда» — это понятие житейское, а «Истина» — понятие философское.

— Вовсе нет. И я тебе докажу. Существуют прописные истины — при чём тут философия? Возьмём любую прописную истину, например — лошади едят овёс. Прекрасно. Разве можно сомневаться в такой неоспоримой истине? Можно. Я привожу тебе лошадь, ты подносишь ей овёс — она не ест. Она просто сыта — но истина опровергнута. Делать нечего — ты сочиняешь другую истину: лошади едят овёс, когда они голодны. Превосходно. Ждём, когда лошадь проголодается, затем я вывожу её на зелёное поле, ты подносишь ей овёс — она отворачивается и ест клевер. Снова истина опровергнута. Ты, конечно, возмущаешься, но потом сочиняешь новую истину: лошади едят овёс, когда они голодны и нет ничего лучшего… Если хочешь, я могу продолжить, но, надеюсь, ты уже понял: всякое абсолютное утверждение — ложно. В каждой «истине» на порцию правды приходится порция лжи. Впрочем, меня удивляет, что ты этого не знаешь. Ведь это ты мне читал стихи: «мысль изречённая есть ложь».

— Что ты хочешь мне доказать — что истин не существует?

— Как-то с возрастом я стал относиться к ним с подозрением. Вот я был уверен, что Солнце вращается вокруг Земли, а Ньютон мне буквально на пальцах объяснил, что это не так. А ведь я это считал очевидной истиной. Теперь я уже ко всем «истинам» подхожу настороженно — в чём тут подвох?

— Не будем спорить о научных истинах, об этом действительно лучше говорить с Ньютоном, но существуют моральные истины, существует истина чувств. Когда я чувствую сострадание, я знаю, что это истина человеческого единства, человеческого родства.

— Извини, это для меня слишком возвышенно. Я знаю немало неприятных людей, с которыми я не хотел бы иметь никакого родства. Так что ты меня не убедил.

Артур, слушавший их беседу за соседним столом, подошёл к ним и спросил Шута.

— Не хотите съездить в Кардерлин на ярмарку?

— Я недавно был там, опять поругался с Петром. Вон Поэту предложи прокатиться.

Артур повернулся к Поэту.

— Хотите составить мне компанию?

— На ярмарку? — нахмурился Поэт. — Там наверно много народу?

— Много! — согласился Артур. — Со всех окрестностей люди съезжаются.

Поэт покачал головой.

— Это я не люблю. Я боюсь всякой толпы, пусть даже собравшейся с самыми благими намерениями… Печально не когда люди разные, а когда они похожие. Толпа всех делает одинаковыми. Это закон толпы… Вот знаете, есть такие бардовские съезды. Я видел по телевизору. Сидит тысяча человек, поют песни. Я вижу одухотворённые лица, я чувствую острую зависть, желание слиться с этой толпой единомышленников, растворённых в музыке и стихах. Но знаю, что этому не бывать. Мне там будет просто плохо, как плохо мне в любой толпе. И мне уже будет не до песен и стихов, я буду задыхаться. Я буду мечтать — скорее, скорее сбежать отсюда, от этой толпы замечательных людей… Так рыбы не понимают — как это люди дышат без воды? Так я не понимаю — как это люди дышат в толпе? Я задыхаюсь… Пусть люди будут разные, но пусть пореже собираются в толпу — по любым, даже самым замечательным поводам.

Писатель, издали наблюдая за беседами Поэта с Шутом, ревновал к их дружбе, и пытался склонить Шута в свою сторону.

— Что вы нашли в этом рифмоплёте? — выговаривал он Шуту.