Территория Бога. Пролом

В огороде росла мята, посеянная еще сотрудниками метеостанции. А вокруг кордона, по берегам ручьев, стояла таволга, белые кисти которой отдавали чистым медом. На полянках посуше поднималось пламя цветущего иван-чая. Светлана связывала травы в пучки и развешивала за печным стояком. Поэтому в доме стоял аромат свежего сена. Позднее она складывала засушенный урожай в большие картонные коробки. Неделю заваривала одну траву, потом для разнообразия — другую. Или березовую чагу, собираемую зимой в горах, где деревья низкие и корявые. А еще в огороде рос тмин, горсть которого Светлана посеяла наудачу, когда они пришли на Мойву. И следующим летом уже вылезли внушительные метелки, семена с которых она обтрясала ближе к осени. И добавляла в хлеб как приправу.

В июне 1996 года на кордоне Мойва оставался геркулес — наследство закрытой метеостанции. Да будь возможность, от него отказались бы даже мыши, но такой возможности у серых созданий не было. У супругов — тоже, поэтому они начали смешивать ржаную муку с крупой, сначала добавляли пятую часть, позднее — половинную. На сто пятьдесят километров вокруг ни одного населенного пункта, где можно было бы купить буханку черного хлеба. Сплошное «Зимовье на Студёной» Мамина-Сибиряка.

И тут с неба упал вертолет — как снег в июне. Я помню, как мой четырехлетний сын произнес волшебную фразу: «Папа, а Бог с неба нам снова снег посылает?» Он произнес ее в девять утра, а в десять часов вечера начался короткий летний снегопад. Бывает.

В летающей машине — газпромовцы из Чайковского и Рафаэль Идрисов, оживленный, радостный, как южный торговец с городского рынка.

Сидели за столом у дома, пили травяной чай. Командир экипажа рассказывал:

— В прошлом году приземлились у Чусовского озера, где ядерный взрыв был. Помните, Каму с Печорой соединить хотели? Экспериментаторы. А местные жители ягоды собирают — крупную такую клюкву. Ну, мы говорим: «Тут же радиация!» — «А мы не себе, — они говорят, — на продажу».

Всех, включая экипаж, Гаевская угощала домашним хлебом. Лето. Летная погода. Светлана с улыбкой рекламировала рецепт приготовления теста. Возможно, после этого кусок не всем полез в горло. А Светлана, продолжая улыбаться, добавила:

— Конечно, жаль, что крупа пятилетней давности, а то, надеюсь, было бы еще вкуснее.

Кажется, не до всех доходило происходящее. Только командир экипажа соображал быстрее — возможно, сказалась скорость профессиональной реакции на круто меняющуюся ситуацию.

— Почему не захватили нашу муку? — спокойно, будто между прочим, спросил Василий.

Трехсекундная пауза. Люди начали включаться. Идрисов быстро покрылся печалью, как патиной. Точнее, сделал вид, что печалью, а на самом деле — тонкой злобой.

— Потому что посадки здесь не планировалось, — тихо и жестко ответил директор, не спуская с Василия желтого, будто цитрин, взгляда.

Крупное, красивое лицо командира экипажа замерло в недоумении, медленно переползающем в изумление.

— Как это? О рейсе и маршруте вы знали за две недели, — сказал пилот, вопросительно посмотрев на Идрисова, такого тонкого-тонкого казаха, такую безобидную веточку саксаула.

Интересно, летчик надеялся, что казах скажет: «Виноват, гражданин начальник»? Скорее всего, он вообще об этом не думал. А Идрисов соображал. Потому что начальник тут он — на этой территории, этой земле и воде. Пилот в небе хозяин, а не тут.

— А я понял, что посадка будет только на Цитринах, — отрезал Идрисов и быстро, будто фотовспышка, улыбнулся. — Через неделю решим с мукой. С другой стороны, экстремальность — одно из условий нашей работы в тайге. Как в небе — летчики тоже рискуют. Правильно?

Черноглазый бортмеханик Валера, известный всему Уралу, переглянулся с пилотом.

— Инспектор должен уметь выживать в любой ситуации, — напористо продолжал Идрисов. — Зимой, в сорокаградусный мороз, с одними спичками и топором!

— Это понятно, — протянул пилот Владимир Васильевич, — экстремальность — хорошая вещь, с лавсаном.

Прошел месяц — наконец-то на кордон доставили муку.

А еще через месяц, в начале августа, появился вертолет, сел рядом с кордоном, двигатель не заглушил — винты вращались на малых. Василий подбежал к борту и увидел в открытую дверь бортмеханика Валеру. Тот приветливо кивнул головой и быстро сдал Зеленину в руки несколько пластиковых мешков. Вертолет улетел, а в мешках обнаружились свежие караваи хлеба в вакуумной упаковке.

Больше Василий вертолетчиков никогда не видел. Тогда, в августе 1996 года, кругом кордона шли затяжные обложные дожди…

Югринов подошел к двум длинным головешкам, лежавшим на краю небольшой поляны, и улыбнулся — вспомнил свою декабрьскую ночевку в нодье, которую соорудил здесь, в пуху колючего снега. Там, где он спал когда-то, стояли четыре драгоценных цветка родиолы розовой. От одного корня — пушистые парашютики желтовато-красного цвета, распустившиеся над землей. А там толстый корень, уходящий в каменистую почву, целебный, дающий здоровье и силу.