Территория чувств

– И не говори, Вась, никуда не денешься, каких уж Бог детей дал, тех и принимаем. Да и возраст у неё ещё переходный, глядишь, выправится, и волосы свои отмоет и пальто это дурацкое с сапогами снимет. Нет, ну в такую-то жарищу! А Таня мне понравилась, и краснеет тоже, точно мать. Ну, про малую всё ясно. Что-то всем доказывает, это пройдёт, вон у нас в Москве двое таких доказывателей сидят, ничем не уймёшь. А Таня вроде хорошая девочка, уважительная, и одета скромно, в джинсы и футболку. Всё чистое. И подаркам обрадовалась, Вась, заметил? Понравились ей гольфы, и фотографии рассматривала! Подкраситься бы ей немножко, стрижку, может, какую красивую, больно уж бледная. Нина у нас яркая была.

– Так ведь художница. А потом, здесь все какие-то бледные.

– Это точно.

13

Зоя постепенно привыкала к дому. А ведь всё по уму, ничего лишнего, и это огромное окно со стеклянной дверью, выходящее в маленький садик. Всё уютно, продуманно. Она даже уже перестала бояться что-нибудь разбить, сломать. Брат сумел её убедить, что она дома, и что здесь всё по-простому Алексей сидел на террасе, возился со старинными каминными часами. Зоя пристроилась рядом с женским журналом, который нашла на книжных полках.

– Зай, тебе интересно? – Алексей посмотрел на сестру поверх очков.

– А сейчас и не важно, на каком языке, одни картинки!

– Ты, наверное, меня осуждаешь за то, что девицы мои вам никакого почтения не оказывают?

Зоя с удивлением посмотрела на брата.

– Это где ты то уважение видел? Ты, Лёшенька, хотя бы про него слышал. Помнишь из жизни своей, да ещё из моей, – Зоя отложила журнал в сторону. – Всё ж-таки, имея старшую сестру, жизнь более длинную проживаешь, согласен? Я же тебя везде за собой таскала, помнишь, так что мои друзья были и твоими тоже.

– Мешал тебе?

– Да ты что?! Дурачок, я тебя любила всегда. Даже про своих детей думала: а зачем мне? У меня же Алёша есть. Сейчас всё не то. Смотрю на своих московских внуков, так мне иногда кажется, что Вика с Игорем прям ненавидят друг друга. А уж ревность у них друг к другу, это вообще смотреть невозможно. Вон у него какой компьютер, давайте мне такой же. Вот ему такую куртку купили, давайте мне такую же. Или вот того на курсы в США послали, а почему меня не послали? А что, он бы там учиться стал? В США, наш-то лодырь? Да ни в жизнь! Я его прекрасно знаю. Вика, та – да, учится, почище твоей Татьяны. Вся такая прямая, тощая, никакой женственности. Вся в мать, прости Господи.

– Да вроде Галя карьерой не увлекалась? – перебил Зою Алексей.

– Да это я так, к тому, что такая же хитрая и скрытная. А Алечку если переодеть, то, может, даже симпатичной будет, – Зоя прокашлялась. Может, зря она?

– Это она после смерти бабушки. Страшно тяжело её уход пережила. Помнишь, Зай, мою войну с Идой? А девчонки её очень любили. Делились с ней своими секретами, она была главным советчиком. Тоже им про благородных девиц рассказывала. А они слушали. Вот после смерти Иды Алька во всё чёрное и переоделась. Замкнулась, чуть что – рычит, дверью хлопает.

– Так и наши хлопают, а у нас вроде никто не умирал. Свят, свят. Только я к чему это? Просто такие дети пошли, неблагодарные. И что ты им давай, что не давай, вкладывай, не вкладывай, всё одно. Как судьба сложится и как карта ляжет. Ничего не знаешь. И у горького пьяницы может быть идеальная дочка, а у олигарха последняя сволочь, которая отца разорит. Недавно в журнале прочитала, отец – посол Советского Союза, не помню, в какой-то там стране. И вот он своему сыну и то, и сё. И институт какой-то он там закончил, МГИМО, что ли, или МГУ, и за границу его вывозили, со всеми там писателями-поэтами его познакомил. И что ты думаешь?

– Ну?

– Он с этими же писателями какое-то тайное диссидентское общество организовал, какую-то антисоветскую пропаганду понёс. И что? Отца с работы турнули! Вот так-то. Тоже, воспитал сыночка, ещё и радовался да гордился. Тут хоть знаешь, никаких иллюзий, а если что путное получится, так будет нам приятный сюрприз.

– А вот в этом и есть отличие загнивающего капитализма (или развивающегося капитализма) от моей бывшей многострадальной родины. Вот у вас, действительно, есть надежда на сюрприз. Здесь – нет, ты понимаешь, нет, – Алексей развел руками. – Здесь машина, и мои девчонки в эту машину уже попали, и она их закрутила, вывернула наизнанку, прополоскала, оторвала все мечты и желания, как ненужные пуговицы, и вот теперь я имею то, что имею. У них есть чёткая позиция, есть видение жизни, но всё это как-то без души, без порыва. Ты вот мне про этого паренька-диссидента рассказываешь. Думаю, что втайне отец им, может, и гордился. То есть да, с одной стороны, жизнь у отца рухнула, но с другой, у парня стержень в жизни был, свои идеалы, за которые он боролся.

– Ну да, Павел ты мой Корчагин.

– Да не Корчагин. Времени у меня свободного много, вот и размышляю, сравниваю. Где лучше?

– И где же?