Территория отсутствия

Эти двое искушали не на шутку, одна — видом своим, другой — рыбьим. Откуда им известно про его страсть к рыбалке? Ни одна живая душа не знает об этом, только отец. Но отец и слышать ничего не хочет о сыне, не то что перемалывать языком с кем-нибудь сыновние интересы. И с чего бы вдруг человеку, бывшему когда-то подсобным материалом, а сейчас и вовсе никем, так активно зазывать в компаньоны? Ушлый рекламщик совсем не похож на простачка, значит, преследует какую-то цель. Какую? А может, просто в самом Геннадии депутатство отбило способность понимать обычных людей, и в любом слове ему мерещится опасный подтекст? Он вспомнил потрясение при виде свалившейся с небес тезки той, кого никак не забыть, вспомнил мягкую улыбку, пойманное сходство, представил все запахи, ощущения, краски, которыми мог бы запросто наслаждаться, рыбача, и — наступил на горло собственной песне, не позволив ей зазвучать.

— Вы когда собираетесь на рыбалку?

— Завтра.

— Не могу.

— Послезавтра?

— К сожалению, тоже. У меня расписано время на месяц вперед.

— Ну что ж, — Дмитрий достал из нагрудного кармана пиджака визитную карточку, — если надумаете, звоните. Приятно было вас увидеть, Геннадий, вы совсем не изменились. Я не жалею, что рвал тогда ради вас постромки. Среди рыл, которые всем обрыдли до чертиков, только у вас одного — лицо. Не принимайте мои слова за лесть. Льстят обычно из корысти, из страха, а я и ни в ком не нуждаюсь, и никого не боюсь. Звоните, вдруг опять пригожусь, иногда для полноты картины не хватает одного штриха, — он улыбнулся и ушел. Улыбки у них с сестрой были очень похожи, как и странная манера внезапно уходить.

…Дом встретил хозяина полным разгромом, точно здесь пронеслось стадо разъяренных слонов. В спальне — развороченная постель, на полу гостиной — одежда, щедро политая коллекционным вином, тут же валяются пустые бутылки, в кабинете — ворохи деловых бумаг, обрывки рабочих записей, книги, оголенными страницами вверх, в столовой — черепки битой посуды, в кухне — опрокинутые кофеварка и чайник. Он вернулся в гостиную и заметил то, что на общем разгромном фоне не сразу бросилось в глаза — пришпиленный к спинке любимого кресла лист, где черным по белому накарябано: «Ненавижу тебя, будь ты проклят!» Восклицательный знак продырявил бумагу, как будто автор лаконичного проклятия за что-то ей мстил. Геннадий опустился в кресло с машинально зажатой в руке запиской, тупо уставился на затоптанные рубашки и пиджаки вперемежку с брюками, отбросил ногой влажный скомканный свитер, потянулся к телефону, передумал, откинулся в кресле и устало прикрыл глаза…

В институт семнадцатилетний Гена поступил вопреки желанию отца, мечтавшего видеть сына в офицерских погонах. Именно тогда между ними случилась первая крупная ссора. Отец никак не хотел понять, что с генами не всегда передается призвание к родительской профессии. Родство родством, а дорога у каждого должна быть своя. Дорог семья полковника бронетанковых войск исколесила немало. После последнего переезда, когда в старой школе остался лучший на свете друг, а новая приняла провинциала с презрением и насмешкой, у подростка выработалась стойкая ненависть к переменам вообще.