Территория отсутствия

Как ни странно, эта уверенность передалась. Геннадия перестала бить мелкая дрожь, он успокоился, даже повеселел. Все происшедшее начинало казаться испытанием его сути, выдержавшей с честью серьезный экзамен. В самом деле, другой мог бы смалодушничать, струсить, а он повел себя мужественно. По первому зову кинулся на помощь, не побоялся рискнуть собственной жизнью. «А если бы этот гад оказался ловчее? Да запросто убил бы обоих! Наверняка какой-нибудь вшивый бомж, их сейчас по стране, что крыс по помойкам. Подумаешь, раздавил одну! Избавил общество от потенциальной угрозы, освободил налогоплательщиков от прожорливой прилипалы». «Освободитель» испытывал гордость: он на деле доказал свою нужность. Без сомнения, ни один из тех, кто мнит себя устроителем жизни, не осмелился бы так же активно вторгнуться в эту самую жизнь — суровую, неприглядную, ежеминутно проверяющую человека на вшивость. Ведь промедли он хоть на миг, и одна оказалась бы жертвой насилия, а другой — ненужным свидетелем, с которым известно как поступил бы такой подонок. Депутат содрогнулся, представив иной поворот событий. «Воистину, эта Оля абсолютно права: между тем, кто уверенно шагает сейчас вперед, и тем, что валяется с размозженной башкой под березой, есть огромная разница. Она отличает свободу от рабства, ум от безумия, человека от червя, которого следует беспощадно давить. Только что эти грани проявились особенно четко, совершилось не убийство, а благо… Однако с «идиотом» Ольга, конечно, погорячилась и поэтому, безусловно, должна извиниться. Нервы нервами, но терять контроль над собой не годится».

— Простите за «идиота», — вторгся в мысли виноватый голос. — Я просто очень за вас испугалась.

— За меня?

— Конечно! Эта туша весила не меньше центнера, плюс тупая агрессия, злоба. Да ему ничего не стоило прикончить нас обоих! Он же угрожал ножом, видели его финку? Жуть! Ладно бы убил только меня, но ведь этот гад мог бы зарезать и вас. А ваша жизнь несоизмерима с моей.

— Жизнь каждого человека есть величайшая ценность, — приосанился депутат. — И это не зависит от социального статуса.

— Скромность — неплохое качество для девицы. Серьезный политик должен знать себе цену. Убить меня — значит причинить горе только моему брату, убить вас — уничтожить сотни тысяч надежд.

«Ошибаешься, моя умница, — хотел было возразить народный избранник, — за мной стоят миллионы». Однако не сказал ничего, молча с достоинством вышагивал рядом, пытаясь предугадать финал неприятной истории. Но финал прорисовываться никак не желал, мысли, только что радующие ясной логикой, снова путались, трусливо прячась за одной, самой главной: его судьба по воле идиотского случая оказалась в руках посторонних. Единственное, чем может она быть одарена, порядочность этих двоих, вымостивших дорожку в ад благими намерениями потешить рыбалкой.

— Я сейчас, подождите, — бросил, не оглядываясь, Елисеев и пошагал к машине. Через минуту он скрылся в ее черной утробе, еще спустя минуту выпрыгнул оттуда с бутылкой и парой стаканов. Один, подойдя, сунул сестре, другой — ее избавителю.

— Себе? — тупо спросил тот. Ситуация приобретала комический оттенок, словно здесь не убийство обсуждать собирались, а резались в «очко», пытаясь при этом сообразить на троих.

— Я за рулем, — Дмитрий разлил по стаканам водку. — Пейте!

— С утра не пью, тем более натощак.

— Думаю, обычно вы и не убиваете с утра, — безжалостно отрезал Ольгин братец. — Пейте, вам обоим необходимо снять стресс. А закуску я прихватил, — он вытащил из кармана небольшую прозрачную коробочку, ловко поддел верх указательным пальцем, вручил каждому по бутерброду с красной икрой на масле, ухмыльнулся: — Извините, на черную не заработал пока, — и активно задвигал челюстями, прикрывая от удовольствия глаза. Похоже, эту парочку удивить чем-нибудь было трудно.

Геннадий опрокинул стакан, вяло зажевал. Икринки, попадая на зуб, лопались, выпуская приятную солоноватую жидкость. Внезапно вспомнилось детство, праздничный отцовский паек, дележ на троих дефицитного деликатеса. Отец от икры отказывался, говорил, терпеть не может эти соленые рыбьи зародыши. Наверняка врал, просто не хотел обделять жену и детей, которым осточертели тушенка да крупы. Захотелось вдруг до боли вернуться в детство, зарыться лицом в отцовскую шинель, ощутить щекой жёсткость сукна, пахнущего снегом и табаком, спрятаться от всех бед за надежной спиной. Депутата охватило раскаяние: он совсем забросил своего старика. После смерти матери заскочил только раз, да и то на поминки: то ли на сорок дней, то ли на первую годовщину. С сестрой перестал общаться. Не потому, что не любил обоих, напротив, просто времени на общение катастрофически не хватало. А на эту рыбалку хватило. И вот теперь он один, без охраны, хлещет водку в компании малознакомых, пусть и приятных людей, рефлексирует и безвольно выжидает, когда кто-то другой разрубит этот чертов гордиев узел, завязанный бездумным царьком, свалившимся по такому случаю с того света в подмосковный лесок.