Терской фронт - Терской фронт. Буря над Тереком. Билет в один конец

– Не поверишь – они нас по-тихому вырезать тут хотели. У троих – «кольты» с глушителями, у остальных – ножи. И самое главное, что если б не твое предупреждение, вполне могло бы выгореть, по крайней мере в мою комнату они дверь вскрыли, я даже не услышал, хотя и не спал. Только на открывшуюся дверь отреагировал да на тех двоих, что через нее в номер вошли…

– Точно-точно, – подхватывает вытаскивающий из комнаты за ноги труп Коваль. – Мы тоже ничего не слышали. Вроде только что – тишина и благодать, а уже через секунду – раз, и дверь открыта, и этот ухарь с кинжалом к кровати крадется.

– Словом, – похлопывает меня по плечу командир наемников, – если б не ты, тут бы нам всем упитанный полярный зверек и приснился бы. А так шансов у них, считай, и не было. Они – с холодным оружием и пистолетами, а мы их в двенадцать автоматных стволов разом взяли. И то, видишь, троих наших один черт подранили.

– Серьезно?

– Не то чтобы очень, жить будут, но и царапинами не назвать. Как считаешь, к рынку на выручку комендатурским ехать стоит?

– Думаю, нет. Слышишь, там тихо уже. Значит, сами управились. А по ночной темноте могут и нас за противника принять… Так что – лучше не стоит. А вот что действительно нужно сделать, так это поинтересоваться у последнего нашего гостя, какого хрена им тут нужно было?

– Надеешься, что расскажет?

– Зависит от того, как спрашивать. Вот сейчас и вспомним, что у меня из курса специальной подготовки в голове осталось.

– Что, был в твоей жизни такой курс?

– В моей жизни, Константин Батькович, много чего было. Кое-что и сам бы забыть рад, да только не выходит. Короче, пойду я, инструмент подходящий подберу.

Все необходимое для процедуры, которая официально называется «экспресс-допрос в полевых условиях с применением подручных средств», а на профессиональном жаргоне просто «потрошение, языка“», я отыскал в инструментальном ящике собственного УАЗа, стоящего в углу двора. Затащив захваченного мамелюка в сарай и выгнав Толю на улицу со строжайшим наказом топать к себе в номер и не пытаться лезть сюда, пока сам не выйду, я парой звонких затрещин привел турецкого диверсанта в сознание. Господи, прости и помилуй мя, грешного! Поехали…

Просто удивительно, как много можно узнать у изначально совсем не настроенного на разговор по душам человека при помощи острой крестовой отвертки, плоскогубцев, ножа и метрового куска стальной проволоки. Уже через пятнадцать минут я выяснил все, что хотел, и вышел на улицу, подставив лицо ночной прохладе. Кто б знал, как же это все-таки мерзко, а! Тпру, Зорька! Вот только раскисать не нужно, товарищ прапорщик. Ты ж, мля, не курсистка-бестужевка. В обморок еще хлопнись от переживаний, блин! Некогда тебе!!! Соберись, тряпка!

Толя, несмотря на мой приказ, так никуда и не ушел, а сидел под навесом на той самой лавочке, на которой мы когда-то занятия по минно-подрывному делу проводили и постоянно автоматы чистили.

Увидев меня, он вскакивает и направляется следом.

– Ты его что, того…

– Да на кой хрен он мне сдался, руки марать. Живой. Вот только не знаю, надолго ли. Первую помощь ему оказывать мне некогда. Выживет – его счастье. Нет – собаке собачья смерть.

– Блин, Миша, я, конечно, многое понять могу, но вот так с живым человеком… Он так кричал…

– Толя, – максимально спокойно, стараясь удержать себя в руках, отвечаю я, – запомни, это – не люди. Это враги. И попади ты к ним в руки, тебя ждет то же самое, если не хуже. Уж поверь на слово, что непримиримые, что турки до пыток большие мастера. Я, блин, даже в самом страшном пьяном бреду не выдумаю того, что у них – в порядке вещей. А тут… Так было надо, понимаешь? Если б мы его по-хорошему допрашивали, то могли бы здорово опоздать. А в нашей ситуации – это смерть. И тебе, и мне, и всем ребятам нашим, и вообще всей Червленной. Понял?

По глазам вижу, что не понял. Ладно, скоро поймет. А пока… На ходу цепляю под локоть отдающего какие-то распоряжения Убивца:

– Костя, Четверть где?

– У телефона, в комендатуру о наших делах докладывает.

– Отлично, давай бегом с нами.

Когда мы втроем вваливаемся к Кузьме, тот уже собирается опустить телефонную трубку на рычаг.

– Погоди! – останавливаю я его. – С кем говорил?

– С Костылевым…

– Вот и отлично, трубку мне дай.

Трактирщик протягивает мне телефон.

– Алло, Игорь, это Михаил. У меня хреновые новости, очень хреновые…

– Погоди, Миш, – хрипит трубка слегка искаженным голосом коменданта, – тут Исмагилов рядом. Я громкую связь включу, чтобы и он слышал.

– Хорошо, включай.

– Готово.

– Ну, тогда, господа офицеры, держитесь крепче… Это – ни фига не диверсия. Вернее, диверсия, но не просто так. Их задачей было по-тихому вырезать нас и часть постов охранения на периметре станицы и связать боем охранную роту и дорожную стражу, не давая им покинуть казармы. Это война, мужики. Это, мать ее, большая война! Поднимайте всех, кто вооружен, объявляйте «Крепость», «Кольцо», «Зарево»[155], не знаю, как у вас сейчас этот план называется. И оповестите остальные комендатуры и Ханкалу. Нападать будут на всех разом.

В трубке повисает тяжелое молчание.