Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только

Из кабинета хозяина вышли вместе — царь и поэт. Прощаясь, Николай I сказал: «Ну, ты теперь не прежний Пушкин, а мой Пушкин».

Александр Сергеевич не распространялся о часовой беседе с монархом; пушкинисты по крохам собирали сведения о ней среди современников поэта. Но хорошо известно, что оба — и царь, и Пушкин — встречей остались довольны. Николай I на балу у маршала Мармона подозвал Д. Н. Блудова, делопроизводителя Верховной следственной комиссии по делу декабристов, и сказал ему:

— Знаешь, что я нынче долго говорил с умнейшим человеком в России?

На вопросительный взгляд Дмитрия Николаевича царь назвал Пушкина.

П. В. Нащокин, один из ближайших друзей поэта, рассказывал, что Пушкин вышел от Николая I со слезами на глазах. Другой собеседник Александра Сергеевича, польский поэт Адам Мицкевич, утверждал то же:

— Пушкин был тронут и ушёл глубоко взволнованный. Он рассказывал своим друзьям-иностранцам, что, слушая императора, не мог не подчиниться ему. «Как я хотел бы его ненавидеть! — говорил он. — Но что мне делать? За что мне ненавидеть его?»

Полная версия встречи императора с Пушкиным существует в записи князя П. Б. Козловского, известного дипломата и популяризатора науки, сотрудника журнала «Современник». Пётр Борисович изложил содержание беседы царя и поэта в дневнике сразу после того, как Николай I поведал ему о ней:

«Пушкин легко отклонил подозрения, которые в разных случаях проявлялись относительно его поведения и которые были вызваны приписанными ему неосторожными высказываниями. Он изложил открыто и прямо свои политические убеждения, не колеблясь заявив, что, если бы и был адептом нововведений в области управления, он никогда не был сторонником беспорядка и анархии. Он с достоинством и искренностью приветствовал императора за мужество и великодушие, проявленные им на глазах у всех 14 декабря. Но он не мог не выразить своего сочувствия к судьбе некоторых вождей того рокового восстания, обманутых и ослеплённых своим патриотизмом.

Николай I выслушал его без нетерпения и отвечал ему благосклонно. Заговорив, в свою очередь, об этом ужасном заговоре, который подготовлял цареубийство, крушение общественного порядка и отмену основных законов империи, он нашёл те красноречивые и убедительные слова, которые глубоко тронули Пушкина и взволновали его до слёз. Император протянул ему руку и проникновенным голосом сказал:

— Я был бы в отчаянии встретить среди соучастников Пестеля и Рылеева того человека, которому я искренно симпатизировал и которого теперь уважаю от всего сердца. Продолжайте оказывать честь России вашими произведениями и считайте меня своим другом».

Приведённый рассказ, записанный со слов самого Николая I, выставляет его в самом выгодном свете. Но поскольку он поддаётся сверке с другими свидетельствами современников, пушкинисты признают его весьма близким к истине.

Граф Струтынский, один из друзей поэта, записал рассказ о встрече с императором через несколько дней после случившегося. Это наиболее полное её изложение:

«Вместо надменного деспота, крутодержавного тирана, — рассказывал Пушкин, — я увидел человека прекрасного, благородного лицом. Вместо грубых и язвительных слов угрозы и обиды, я услышал снисходительный упрёк, выраженный участливо и благосклонно.

— Как, — сказал мне Император, — и ты враг твоего Государя, ты, которого Россия вырастила и покрыла славой. Пушкин, Пушкин, это не хорошо! Так быть не должно.

Я онемел от удивления и волнения, слово замерло на губах. Государь молчал, а мне казалось, что его звучный голос ещё звучал у меня в ушах, располагая к доверию, призывая о помощи. Мгновения бежали, а я не отвечал.

— Что же ты не говоришь, ведь я жду, — сказал Государь и взглянул на меня пронзительно.

Отрезвлённый этими словами, а ещё больше его взглядом, я, наконец, опомнился, перевёл дыхание и сказал спокойно:

— Виноват и жду наказания.

— Я не привык спешить с наказанием, — сурово ответил Император, — если могу избежать этой крайности, бываю рад, но я требую сердечного полного подчинения моей воле, я требую от тебя, чтоб ты не принуждал меня быть строгим, чтоб ты помог мне быть снисходительным и милостивым, ты не возразил на упрёк во вражде к твоему Государю, скажи же, почему ты враг ему?

— Простите, Ваше Величество, что не ответил сразу на Ваш вопрос, я дал Вам повод неверно обо мне думать. Я никогда не был врагом моего Государя, но был врагом абсолютной монархии.

Государь Николай Павлович усмехнулся на это смелое признание и воскликнул, хлопая меня по плечу: