Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только

Как видим, несколько прагматичный, но трезвый взгляд на положение вещей. По-видимому, молодая и неопытная девушка сильно преувеличила чувства своего избранника, а дядя не совсем был неправ, воспрепятствовав её браку. Со стороны Мицкевича было просто увлечение молодой и даровитой ученицей. Он даже не оценил её поэтического дара и называл в своих письмах «Художницей»: «Нет сомнения, что мне Художница нравилась, но всё же я не был влюблён до такой степени, чтобы ревновал или жить без неё не мог».

Каролина сильно переживала крушение своей мечты, тяжело и долго болела. Мицкевича, как натуру тонкую, а человека совестливого, это беспокоило, угнетало, тревожило. В письмах он пытается оправдаться, обелить себя: «Если бы я был хоть отчасти причиной, это было бы для меня большим несчастьем. Великий Боже, ужели я в этом повинен? Никогда ей не говорил, что люблю её; даже в шутку; никогда не говорил о женитьбе, любил её больше, нежели показывал».

А всё начиналось так легко, так мило в салоне Зинаиды Волконской (Тверская, 14). Ввёл его туда П. А. Вяземский. Пётр Андреевич опубликовал в журнале «Московский телеграф» рецензию на сборник Мицкевича «Любовные сонеты», призывал Баратынского и Пушкина перевести их; принимал поэта в Остафьеве, отзывался о нём в самых восторженных тонах: «Всё в Мицкевиче возбуждало и привлекало сочувствие к нему. Он был очень умён, благовоспитан, одушевителен в разговорах, обхождения утончённо-вежливого. Держался он просто, то есть благородно и благоразумно, не корчил из себя политической жертвы; не было в нём и признаков ни заносчивости, ни обрядной уничижительности».

В воспоминаниях современников о московском периоде жизни поэта больше всего говорится о его удивительном таланте импровизатора. Делалось это так. Присутствующие называли несколько тем, из которых выбиралась одна, по которой сочинялся стихотворный монолог, сопровождаемый созвучной ему музыкой. Впечатления от импровизаций Мицкевича нашли отражение в повести Пушкина «Египетские ночи»: «…Импровизатор чувствовал приближение Бога… Он дал знак музыкантам играть… Лицо его страшно побледнело, он затрепетал как в лихорадке; глаза его засверкали чудным огнём; он приподнял рукою чёрные свои волосы, отёр платком высокое чело, покрытое каплями пота… вдруг шагнул вперёд, сложил крестом руки на грудь… музыка умолкла… Импровизация началась».

Импровизации Мицкевича вызвали много разговоров в столичных салонах, именно они принесли поэту шумный успех. И это не случайно — импровизации приближали слушателей к поэту, создавали иллюзию непосредственного общения с таинством его гения.

Хозяйка салона на Тверской, блистательная Зинаида Волконская, никого из своих многочисленных посетителей не оставляла равнодушным. Поддался её обаянию и Мицкевич, но княгиня осталась холодна как лёд к повышенному вниманию поэта.

А. Мицкевич

Очень тонко и витиевато Мицкевич говорит об этом в стихотворении «На греческую комнату». Была такая в апартаментах Волконской. Вот её описание:

Весь древний мир восстал здесь из былогоПо слову красоты, хоть и не ожил снова.

Мир мозаичный весь, в нём каждая частицаВеличья памятник, искусство в ней таится.

Личное обаяние поэта, ореол страдальца, гонимого властью предержащей, импонировали московским великосветским кругам, всегда составлявшим фронду правительству. Мицкевича баловали. С мая 1827 года он жил в усадьбе графа А. К. Разумовского (Гороховская улица, 20), закончил работу над поэмой «Конрад Валленрод». Брат его Александр, приехавший в это время в Москву, писал: «Адама нашёл гораздо более углублённым в работу, чем надеялся его найти. „Валленрод“ закончен при мне, и я слышал декламацию всей этой повести из уст автора и был так же, как и прочие слушатели, в восторге».

Об устоявшемся быте и размеренном существовании говорят письма самого поэта: «Жизнь моя течёт однообразно и, сказал бы, пожалуй, счастливо — настолько счастливо, что боюсь, как бы завистливая Немезида не уготовила мне какие-нибудь новые беды. Спокойствие, свобода мысли, порою приятные развлечения, никаких сильных и страстных волнений. Дни мои идут ровно…»