Видок — имя знаменитого французского сыщика, который был не слишком разборчив в средствах для достижения своих целей. Прозвище для порядочного человека отнюдь не лестное. Но Фаддея Венедиктовича это не смутило, и он напечатал эпиграмму в своём журнале «Сын Отечества», при этом заменил кличку, данную ему поэтом, на Фаддей Булгарин, а пушкинский текст сопроводил следующим пояснением: «В Москве ходит по рукам и пришла сюда для раздачи любопытствующим эпиграмма одного известного поэта. Желая угодить нашим противникам и читателям и сберечь сие драгоценное произведение от искажений при переписке, печатаем оное».
Человека открыто назвали шпионом, а ему как с гуся вода — иронизирует. Более того, в журнале «Северная пчела» напечатал гнусную статью, в которой писал, что сердце у Пушкина «как устрица, голова — род побрякушки, набитый гремучими рифмами, где не зародилась ни одна идея. Он чванится перед чернью вольнодумством, а тишком ползает у ног сильных». Поэтому «Полтаву» и седьмую главу романа «Евгений Онегин» критик объявил «совершенным падением» таланта Пушкина и упрекал его в отсутствии патриотизма.
Возмущённый поэт обратился за помощью к Бенкендорфу. «Простите, генерал, вольность моих сетований, но ради бога благоволите хоть на минуту войти в моё положение. Г-н Булгарин, утверждающий, что он пользуется некоторым влиянием на вас, превратился в одного из моих самых яростных врагов из-за одного приписанного им мне критического отзыва. После той гнусной статьи, которую напечатал он обо мне, я считаю его способным на всё. Я не могу не предупредить вас о моих отношениях с этим человеком, так как он может причинить мне бесконечно много зла» (10, 810).
Обращение к А. Х. Бенкендорфу было равнозначно обращению к царю, так как Александр Христофорович ни одного вопроса по его тёзке самостоятельно не решал. Но Николай Павлович на два дня (!) опередил поэта в решении его докук. 22 марта он писал Бенкендорфу: «В сегодняшнем номере „Пчелы“ находится опять несправедливейшая и пошлейшая статья против Пушкина; к этой статье, наверное, будет продолжение. Поэтому предлагаю Вам призвать Булгарина и запретить ему отныне печатать какие бы то ни было критики на литературные произведения, если возможно, запретить журнал».
В 1830 году вышла повесть Булгарина «Дмитрий Самозванец». Пушкин отметил это «событие» очередной эпиграммой:
Но Фаддей Венедиктович был не из робкого десятка (к тому же «крышу» имел солидную) и разразился пасквилем, в котором говорилось о некоем литераторе, который претендует на благородное происхождение, в то время как он лишь мещанин во дворянстве. Мать его мулатка, а её отец бедный негритёнок, купленный каким-то матросом за бутылку рома. Это было прямое оскорбление не только Пушкина, но его матери и деда. Конечно, Александр Сергеевич пылал жаждой мести, но, как писал он позднее, поскольку «журналисты наши не дерутся на дуэлях, я счёл своим долгом ответить анонимному сатирику, что и сделал в стихах, и притом очень круто». Так появился поэтический шедевр «Моя родословная»: