- А если брехать будешь Ежонкову – так вообще, по делу пропущу – о преступном сговоре! – громыхнул милицейский начальник и уничтожил проштрафившегося Белкина пламенным взором.
Белкин срезу же налился гипсовой бледностью и согласился на всё, а Ежонков авторитетно возразил Недобежкину:
- Брехать под гипнозом невозможно. Я считываю его память не зависимо от того, хочет он этого, или нет. Сознание полностью отключено. Он не контролирует своих действий, и не помнит, что он делал.
- Ладно, короче, Склифосовский! – отрубил Смирнянский. – Всю эту заумность все давно знают. Давай, работай!
- Тебя никто не спрашивает! – огрызнулся Ежонков и принялся за слабые, испуганные мозги «привратника» Белкина.
Белкин был удивительно подвержен гипнозу. Его сознание не оказало никакого сопротивления Ежонкову, и тот спокойненько выжал из размякшей памяти Белкина «показания» обо всех его школьных хулиганствах и похождениях в школе милиции. Белкин с превеликим упоением повествовал о том, как он в девятом классе прожёг сигаретой занавеску в кабинете завуча, как в десятом – притащил электрогитару на концерт к Восьмому марта и сыграл некую страшную мелодию из репертуара группы «Раммштайн»…
Но когда Ежонков потребовал от Белкина ответа за последние события в изоляторе – того будто бы запёрло по полной программе. Он не мычал, не рычал, не блеял, не кукарекал, не квакал и не крякал. Белкин просто молчал, тупо уставившись в высокий потолок, под которым висели длинные, скучные лампы дневного света, засиженные мухами, заросшие паутиной. Одна муха слетела с лампы и приземлилась Белкину на нос.
Ежонков, как мог, пытался исправить сложившуюся ситуацию и переломить ход событий в свою пользу. Гипнотизёр схватил со стола нарисованный нечёткими зубастыми линиями «призрачный» фоторобот Кораблинского и поднёс его к невидящим, опустевшим глазам Белкина.
- Этот человек приходил в изолятор? – вопросил Ежонков громко и с визгливыми нотками начинающегося психоза.
Белкин продолжал свою игру в глухую молчанку. Он не шевелился – не шевелил даже глазами – и не произносил ни звука. Даже не заблеял, не застонал, ничего!
- Похоже, что он у тебя в танке, – заметил Смирнянский. – Прекращай цирк, Акопян, видишь: глушняк?
- Быки! – обиделся Ежонков. – Проснись, Белкин!
Разбудив Белкина, гипнотизёр Ежонков по десятому кругу направился в буфет – за новой порцией лишних калорий, хотя ещё не доел предыдущую.
Недобежкин решил что всё, на сегодня хватит работать. Надо отправить Гопникова в морг и идти подобру-поздорову домой отдыхать и отпустить всю «звёздную команду, пока окончательно не рехнулись со всеми этими мистическими тайнами. Но тут «прилетел на метле» гражданин Кругликов. Недобежкин ожидал, что с ним придётся воевать в стиле Второй мировой, но ошибся: Кругликов, наверное, после разговора с Кораблинским, был присмиревшим и тихим. Он всего лишь забрал с собой Кораблинского и тихо уехал, сказав Недобежкину и Серёгину лишь два слова: «Здравствуйте» и «До свидания».
- Всё равно нужно охранять Синицына! – это Смирнянский никак не хотел успокаиваться со своей «ловлей на живца» и пихал Недобежкину в нос эту дурацкую «мышиную охоту» с таким пафосом, словно бы говорил о спасении Земли от астероида Апофис.
- Ну и охраняй! – огрызнулся Недобежкин, мол, флаг тебе в руки, если у тебя инициатива прёт изо всех дыр! – Давай, лови на живца своих призраков, только не забывай, что сам блеешь, что та курица!
- Курица не блеет, она кудахчет! – отпарировал Смирнянский с невозмутимостью паровоза. – Ежонков, собирайся, едем. И приготовь что-нибудь более изысканное, чем пельмени!
====== Глава 109. Федор Поликарпович Мезенцев и Генрих Артерран. ======
Белкина Недобежкин тоже отпустил домой. Пускай и он отдохнёт, а то совсем вымотал беднягу этот гипноз. Да и стресс тоже постарался – одна смерть Гопникова чего стоила. Ну, с Гопниковым теперь работают специалисты. Они-то выяснят, от чего именно он умер – тут можно быть полностью спокойным и ни о чём не переживать. Белкин, как и Серёгин, и Сидоров, жил недалеко от работы – в пятиэтажном доме по улице Владычанского. У него была двухкомнатная квартирка – небольшая, хрущёвочная, но всё-таки, своя. И семья – тоже небольшая: жена и сын. Правда, последний месяц Белкин коротал в холостяцком одиночестве: жена и сын уехали в деревню, к тёще Белкина. Сам Белкин этим летом никуда не поедет: свой отпуск в этом году он уже отгулял в феврале. Белкин, придя домой, подумал о том, что не будет пока мыть посуду, а лучше поспит: усталость мучает, а посуда – раз вчера не убежала, значит, и сегодня ей никто не приделает ноги. Разувшись, Белкин прошёл из прихожей на кухню, наспех перекусил бутербродом и откочевал в комнату к дивану. На диване спать удобнее всего: и мягко, и раздеваться не надо, и стелить постель – тоже не надо. Спасибо тому, кто изобрёл диван. Едва Белкин сбросил с ног тапки и собрался лечь, как телефон на своей тумбочке разразился мерзким звоном, который прошибает мозг и не даёт спокойно отдыхать.
- Если не замолкнешь – дам в лоб! – пригрозил Белкин телефону.