Тетерев мечты [сборник litres]

Просыпаюсь от грохота подпрыгнувшей на ухабе фуры. На часах пятнадцать минут восьмого. Мне зябко, но голова совсем не болит. Ночь, проведённая на свежем воздухе, – вот оно, лучшее лекарство от похмелья. За рулём старенькой зелёной «копейки» пожилой латыш с длинными седыми волосами и острым носом. Выкладываю купюры на приборную доску, но он говорит, что это много, и говорит, что до Риги довезёт за половину. Его добрая улыбка заставляет меня настоять на своей цене.

Перед входом в офис «Пардаугавы» курят Наташа с Людой. Наташа успела переодеться. Значит, ночевала не у Валеры.

– Феликс, ну и видок… Где ты был?

Она ещё и смеётся.

– В Бене я, блядь, был. В самом настоящем Бене!

– Это же где-то на литовской границе, – встревает Люда.

– Недалеко.

– Ты перешёл на провинциалок? – хихикает Наташа.

У зеркала расчёсывает густые брови Аркадий. Товаровед Аня рассматривает себя в зеркальце пудреницы, забавно мотая головой по сторонам. Вытянув губки, оценивает мой экстерьер.

– Феликс, ты похож на породистого кота, вытащенного из центрифуги допотопной стиралки.

– Я бы на твоём месте поехал домой, – добавляет Аркадий, принимаясь чесать усы.

– Нет, сначала Феликс расскажет нам о том, как он гульнул. Феликс, ты же знаешь – я не отстану.

Зная, что Аня и вправду не отстанет, рассказываю о своём круизе в Бене. Все перестают хохотать, когда в кабинет влетает Юра. Свежий, благоухающий, всегда активный.

– Феликс, хорошая новость! Есть отличный гешефт. Прыгай в тачку и езжай в Бене. Там недалеко лакокрасочный цех, но у них очень слабо с реализацией. А меня узбеки просили. Тебя ждёт мастер. Его зовут Висвалдис…

По Аниным щекам ползут змейки туши, и она неприлично громко икает. Аркаша, плюхнувшись в кресло, бьётся головой о сложенные ладони. Я прыгаю по кабинету и, вставляя через каждое слово «блядь», кричу, что у моей машины пробит картер, что мои итальянские туфли расклеились, что мне хочется в душ и я ненавижу городок Бене. Прикусив губу, Юра похлопывает меня по плечу и отправляет домой. Затворив за собой дверь, я слышу новые раскаты смеха.

Деви

По коридору неслась рекламный агент Камилла. Лиловые сабо на платформе высотой со взрослого кокер-спаниеля, джинсы в облип, волосы лохматые. Наложить грим, «Стратокастер» в руки – и вылитый Джинни Симмонс из группы KISS. Камилла – это тип восторженно-сумасшедших женщин. Она крикливая, как стая чаек, и непредсказуемая, как прибалтийская погода.

– Фил!!! Фил, ты знаешь Жору Деви? – кричит Камилла.

– Знаком.

– Феликс, он гений! Он нереальный гений!

– Он занудлив, – говорю. – И с каких пор ты прикипела к хоккейным комментаторам? Да к тому же к бездарным.

– Ты моральный урод, Феликс! – хохочет Камилла. – За это и люблю. При чём тут репортажи?! Ты слышал, как он поёт? Он гений!

– Он ещё и поёт?! – ответил я, подражая профессору Преображенскому.

– Зайди на «Ютуб»! Я убегаю, Фил! Зайди на «Ютуб»! Там гениальный Жора Деви. Бард, певец, гений…

Вечером я зашёл на «Ютуб». Жора игнорировал ноты, делал сладкие гримасы и пел пошлятину.

Помнишь, как мы шли по тем аллеям,Где встречали лето и рассвет,

Где, с годами быстрыми взрослея,Ты раскрыла первый свой секрет.

Так не пели даже в плохих советских кабаках. Фарцовщики, проститутки и завмаги погнали бы Жору со сцены с матом и улюлюканьем.

Через три дня навстречу мне мчалась всё та же непредсказуемая Камилла. В лиловых сабо, косметике и в раздираемых мощными ляжками джинсах в цветочек.

– Феликс! Жора Деви оказался конченым мудаком. Жора Деви заебал, Феликс!

– Другая в твоём возрасте возрадовалась бы, – говорю.

– Пошляк! Жора Деви хочет рекламы! На халяву! Он хочет такой рекламы, какой не хотел «Депеш Мод».

– Но он же гений…

– Он мудак! У него в Юрмале концерт «Формула счастья», и он хочет рекламы как «Депеш Мод».

– Главное, чтобы он за «Формулой счастья» в комментарии «Формулы-1» не ударился. Болиды до финиша хер доползут…

Через три дня я встретил соседа Сашу Блюмта. Саша поинтересовался, не хочу ли я съездить на концерт Жоры Деви «Формула счастья». Сказал, что они дружат, что Жора талантлив, но одинок. Я понял, что судьба просто обязывает меня узнать Жору не только как комментатора, но и как певца.

Зал, вмещающий тысячу человек, был практически пуст. Человек двести пятьдесят, от силы – триста. Жора появился с опозданием на полчаса и, поправляя микрофон, посетовал, что не аншлаг. Сам артист прижимал к пузу акустику, коллеги вышли с электрогитарами. На Жоре были красивые лаковые штиблеты, красная жилетка с люрексом и чёрные брюки с лампасами.

– Тореро, блядь, – проговорил я вполголоса.

– Феликс, умоляю. О впечатлениях потом.

Первые аккорды окунули в эстетику грушинских музыкальных сходняков. Распластав руки по спинке скамейки, Саша, наклонившись к моему уху, шёпотом произнёс:

– А я вспомнил, как меня родители малышом сюда приводили. На спектакль «Кот в сапогах» и на певца Дана Георге Спэтару.

– Цыганщина?

– Нет. Он был популярен в Румынии.

– Это одно и то же.