Тетрадь с гоблинами

– И все-таки я постараюсь помочь… Случилась одна история в конце 19-го века, она может оказаться полезной. Как-то в Шипцах[25] один сумасшедший бродил по домам, заглядывал в окна и терроризировал население. Он нападал на христианские храмы, срывал иконы, лупил случайных прохожих.

Профессор Филипп замолчал. Я спросил:

– А как это связано с…

– Он рассказывал об Убийце богов. Талдычил, как заведенный. На крыши залезал и кричал по утрам вместе с петухами. Убийца богов… Человека хотели казнить за святотатство и разбой, а он взял – и исчез.

– Я пока не очень…

– Постойте. К апокалиптической части рассказа мы приблизились вплотную. – Профессор как-то чересчур панибратски похлопал меня по плечу. – О, изучение апокалипсиса – воистину отдельный сорт удовольствия. Зная пятьсот версий смерти этого мира, проще переносить жизненные невзгоды. Тот мужчина утверждал, что Убийца богов явится в неопределенное время, в неустановленный век, чтобы стереть Орвандию с лица Земли. Оставшиеся земляне будут жить в уверенности, что нашей страны никогда не существовало. Изменится сама история. Люди, слушая его, настолько ужасались перспективам, что принялись скупать в магазинах продовольствие, они запирались в домах и не выходили оттуда месяцами.

– А Убийца богов – это кто?

– Понятия не имею. Возможно, речь идет о некоей идее, а не о живом существе. Под “Убийцей богов” могли подразумевать индустриализацию и нашествие технологий. А может, это монстр. Кто знает?

Мы остановились возле закрытой двери в аудиторию. На табличке, украшавшей облупившуюся стену, значилось “34”.

– Я хочу вам кое-что показать, – сказал профессор. – Познакомить с исследованиями, которыми занимаюсь прямо сейчас. Вас ведь интересует, откуда я знаю мифы, не зафиксированные в письменных источниках?

* * *

Огромный амфитеатр аудитории пустовал. Внизу на подоконнике стоял одинокий фикус, а скомканный клочок бумаги, подложенный под одну сторону трибуны, держал ее в равновесии. Человека, маячившего наверху, за последней партой, я увидел не сразу. Он что-то приговаривал.

– Основной источник, из которого мы узнаем мифы, – почему-то зашептал профессор, – это сочинения древних писателей. В своих поэмах они использовали образы из мифологических сюжетов либо прямо описывали их. Мы вычленяем эти образы, ищем общие черты, делаем выводы, какими были легенды в исходной форме, и объединяем в сборники.

Он вздохнул и медленно подошел к кафедре.

– Но этот метод крайне ненадежен. Сюжеты трансформируются до неузнаваемости, теряются в череде веков, и картина мира древнего орвандца остается тайной, покрытой мраком. Информация о пантеоне орвандских богов пусть урывками, но все-таки сохранилась. Однако… До недавних пор мы даже не знали, как орвандцы относились к смерти.

– А откуда узнали?

Тут человек, болтавшийся наверху, наконец обратил на нас внимание: он сощурился и пригнулся, как пантера, увидевшая лань. Затем выпрямился и стремительно спустился по лестнице. На нем был старый костюм неприятного коричневого цвета.

– Зд-здравствуйте. Проф-ф-фес-сор. Я прилетел ровно к вам.

– Добрый день, – сказал профессор. – Вы пунктуальны, как всегда. Простите, что заставил ждать.

– О, не извиняйтесь! Ожидание – мёд, когда ты в поисках, когда ты ищешь! А я в поисках, я ищу. В ожидании я познаю, не переставая познавать, познаю.

Говорил он быстро, захлебываясь словами, и впечатление производил странное. Меня этот человек не замечал, а на профессора смотрел с восхищением, даже с обожанием:

– Ища – ищи, – тараторил он. – Я нахожу главное в главном, я нахожу власть имен над названным, я нахожу власть не имеющих имени над…

– Это очень интересно, Федя, – прервал его профессор. – А теперь поведай, пожалуйста, мне и нашему юному гостю… Скажем, где находится Руфинар?

– Руфинар… – Глаза чудака перестали бегать и устремились в одну точку, а лицо приняло мечтательное выражение рассказчика. – Руфинар – то долина, где свечи горят. Где каждый слышит музыку, что играет в его сердце, а сердце обретает мелодию.

Человек затих и, как пес, выполнивший команду, уставился на “хозяина”. Профессор благосклонно кивнул и, сказав: “Спасибо, Федя”, повернулся ко мне:

– Я обнаружил удивительную закономерность. Люди, у которых в результате сильнейшего стресса на фоне сциофобии[26] или никтофобии[27] развилась шизофрения, рассказывают складные истории. В большинстве случаев они имеют общие мотивы и даже пользуются одной терминологией. – Профессор кашлянул. – Федя третий, кто поведал мне про Руфинар. С двумя другими рассказчиками он никогда не пересекался; упоминаний этого слова ни в каких источниках нет.

Человек слушал профессора внимательно, глотая каждое слово, как пирожное.

– Федю, по чистой случайности, еще в детстве закрыли в деревенском сарае. Испуг от темноты и замкнутого пространства изменил его. Но параноидальная шизофрения оказалась не болезнью, как говорят психиатры, а освобождением. Фольклористика открыла Феде особую дверь. В мир, утраченный нами, казалось, навсегда.