12 декабря. Сегодня день выборов. Первые выборы депутатов в Верховный Совет по новой «сталинской Конституции». С 6 часов утра, когда открывались двери избирательных пунктов, уже толпы выборщиков ждали открытия. Москва в праздничном наряде. Всюду на улицах и на площадях, в залах избирательных пунктов мощные радиорепродукторы передают вдохновляющую музыку, марши, гимны и песни о Сталине. Вся Москва тонет в звуках. В отлично оборудованных залах избирательных пунктов, занявших самые лучшие помещения, торжественная обстановка. Идеальный порядок. Полная свобода тайного голосования в закрытых кабинетах. Я побывал на нескольких пунктах. Всюду радостно-торжественное настроение. Великая радость охватывает, видя, с каким огромным доверием и любовью относится народ к нашей ленинской партии.
13 декабря. Сегодня сообщают, что голосовало почти 100% избирателей. 99% [голосов] отдано за кандидатов блока коммунистов и беспартийных. Это величайшая победа партии. Доверие и любовь к ней безграничны. Все текущие ненормальности отходят на задний план. Не в них дело, а в доверии к партии, к ее руководителю. В этом главная сила.
1938
6 апреля. Вчера вернулся из больницы. Сегодня вызывали в ЦК к зав. отдёлом культуры Щербакову. Предложил принять объединение «Союзфото» и решительно наводить порядок. Пояснил, что управляющий Шумяцкий арестован как враг народа. На мой вопрос, за что арестован этот бывший рабочий-металлист, старейший и активный революционер-ленинец ответил: за шпионаж и вредительство. С ним вместе арестованы многие сотрудники. Наверное, остались еще корни. «Союзфото» очень важное идеологическое объединение. Его [фото]-хроника монопольно снабжает всеми фото о внешней и внутренней жизни [...] всю советскую печать [...] Для вредительства и извращений здесь очень широкое поле. Щербаков велел особенно опасаться зам. Малкина, строго следить за ним и за всеми сотрудниками. Особенно за фоторепортерами фотохроники, клише и фотостудий, беспощадно вычищать всех подозрительных.
10 апреля. Беседовал с секретарем парткома «Союзфото» Виноградовым о состоянии [дел в объединении]. Говорит, обвинения преувеличены. Сотрудники напуганы, дезорганизованы. Надо прежде всего внести успокоение.
24 апреля. На общем собрании сотрудников [я] выступил с обзором международной и внутренней обстановки, о наших успехах, о задачах, поставленных партией, об идеологическом значении частей нашего объединения и ответственности за работу. Призвал к борьбе за качество работы и недопуску ошибок. Отметил необходимость партийно-политической бдительности, но ни в коем случае, не прибегать к поголовному недоверию, не придираться к каждой ошибке как вредительству, а помогать быстрее их устранять, создавая товарищескую обстановку. Собрание прошло очень активно. Договорились о решительном улучшении работы.
1 мая. На Красной площади следил за фотосъемками репортеров фотохроники.
12 июня. Сегодня был очень интересный день. Ходил в Госплан. Сотрудники не могли решить нашего вопроса, попал к Вознесенскому. Он очень изменился. Совсем не похож на бывшего икаписта. Еще бы — председатель Госплана, зам. председателя СНК СССР. Держится уверенно, чувствуется властность, некоторая заносчивость. Но встретил все-таки по-товарищески. Немного вспомнили ИКП, поговорили о моей работе. Я рассказал о состоянии объединения, о необходимости технической реконструкции. Он стал ругать за плохую работу, за вредительство, будто я организовал. Потом спохватился, ведь я здесь ни при чем, человек новый. Пообещал поставить вопрос на Малом Совнаркоме, необходимо его решение. Пожаловался на обилие в народном хозяйстве неполадок, ошибок, неувязок, диспропорций. Все это, по его мнению, дело рук вредителей в планировании за многие годы. Я спросил, действительно ли шпионаж и вредительство приняли такие необъятные масштабы, что поразили все народное хозяйство. Ведь это очень страшное и невероятное явление. Он очень резко реагировал: «А ты что, не веришь», — сказал грубо. Впрочем, продолжал он, иногда у меня тоже закрадывается сомнение, не проявляет ли Ежов чрезмерный административный суд в массовом открытии заговоров. Но, продолжает, я верю в гений Сталина. Ты, говорит, знаешь, я всегда преклонялся перед ним. И теперь безгранично верю. Пояснил: «Теперь очень часто приходится видеть и слышать его и все больше убеждаюсь в гениальности. Он не может ошибаться». И тут же спросил, разве я ему не верю? Я ответил, что лично соприкасаться не приходится, нахожусь далеко от него. Его выступления очень деловые и четкие, мобилизующие, ясно отражающие решения партии. ЦК и партия верит ему. Как же я могу сомневаться и не верить. Я всегда дисциплинированный рядовой боец партии. Мы разошлись дружелюбно [...]
29 июля. Газеты сообщают о большой тревоге. На восточной границе вблизи озера Хасан японские самураи напали на наши границы. Наши войска дали отпор. На высоте Заозерной разгорелись ожесточенные бои. Все встревожены. Неужели война?