Тевтонский крест

Впрочем, нападавших было слишком много. В лесном лагере Освальда не набралось бы столько хорошо вооруженных конных воинов. И потом… Добжинец там был единственным рыцарем, а здесь их десятка полтора-два. И каждый со своими оруженосцами… Нет, в эту атаку поляков вел другой вожак — не менее отважный и опытный, но другой.

Нападавшие широкой дугой продвигались от леса, вырубая все на своем пути. Скакали в три ряда. Впереди — рыцари, за ними — конные арбалетчики кнехты и оруженосцы, прикрывавшие панов с флангов. Последними мчались слуги с факелами. Когда они успели запалить огни — в лесу или уже в лагере, сунув приготовленные факелы в дотлевающие костры часовых — Бурцев так и не понял. Но в предназначении огня сомневаться не приходилось. Факельщики, следовавшие по расчищенному рыцарями пути, старались поджечь все, что попадалось под руку. В лагере уже пылало пара десятков палаток простых воинов и шатер какого-то знатного нойона.

Скоро, совсем скоро поджигатели доберутся до мешков с порохом и бомбами Сыма Цзяна. И вряд ли они сами понимают, что произойдет, если в турсуки с «громовой смесью» сунуть пылающий факел.

Пешие русичи и татары Бурангула сдерживали натиск польских рыцарей, используя груду мешков в качестве баррикады. Прямо-таки Бой на пороховой бочке!

Бурцев бросился в самую гущу схватки. Туда, где копыта огромного коня топтали турсуки. На жеребце сидел всадник в шлеме-ведре, украшенном жутковатыми рогами. Видел Бурцев уже этот шлем. И герб на щите — черного орла на желтом фоне и белого льва — на красном — тоже имел удовольствие лицезреть. Герб Куявии. Герб князя Казимира, похитившего Аделаиду… Пришло время рассчитаться, княже. За все рассчитаться.

Под копытами Казимирового коня уже лопнул один мешок. Рыцари из княжеской свиты вспороли копьями еще три или четыре турсука. Покатились по земле связки «громовых шаров». Из дыр в мешках заструился грязный пороховой ручеек. Вот теперь точно достаточно одной-единственной искры, чтобы все вокруг взлетело на воздух.

Плевать! Слуги-факельщики, жгущие шатры и палатки еще далеко, а Казимир — вот он, собственной персоной! Отбросил сломанное копье и ловко орудует тяжелым рыцарским мечом.

Бурцев пробирался к князю, нимало не заботясь о том, как будет действовать дальше: пеший, бездоспешный, с щитом и короткой сабелькой — против опытного конного воина при полном вооружении. Главное, добраться до похитителя Аделаиды, а уж там…

Он едва успел подставить щит под наконечник копья. Отбил в сторону меч куявского оруженосца. Отскочил от рухнувшего с коня окровавленного тела. Не то, не то, все не то! Ввязываться в схватку с рыцарской свитой и добивать раненных не входило в его планы. Прикрывшись щитом Бурцев упрямо лез вперед — к Казимиру. От запаха человеческого и лошадиного пота, от крови, от поднятой сражающимися пыли и едкой вонючей пороховой смеси его уже мутило, а сыпавшиеся отовсюду удары едва не сшибали с ног. Порубанный щит вот-вот развалится на куски. Но ненавистные куявские орел и лев были уже совсем близко.

Глава 54

Конь Казимира, по самое брюхо заляпанный кровью и черной пороховой пылью, топтался по изрубленным трупам. Четверо пеших бойцов — двое русичей и двое стрелков Бурангула — уже пали от меча князя. Еще двое — Дмитрий и Бурангул — преграждали путь предводителю куявцев. Однако и их всадник уверенно теснил за пороховые мешки.

— Ка-зи-мир! — Бурцев бросился на князя.

Крестовина рогатого шлема с узкой смотровой щелью обратилась к нему.

Вязкая смесь крови и пороха липла к ногам, мертвые тела, кожаные мешки и валявшиеся повсюду китайские бомбы мешали двигаться, но все-же Бурцев успел. Он рубанул первым, рубанул с плеча.

Бурцев атаковал справа, и князь не успел подставить под его саблю орла и льва на своем щите. Изогнутый клинок ударил в бок, в правое подреберье, в печень, прикрытую кольчугой и кожаным панцирем. Располосовать толстую кожу! Порвать кольчужные звенья!

Да, прикрыться щитом князь не успел. Но он оказался прекрасным наездником. Легкое движение шпор, натянутые поводья — и княжеский конь, чуть развернувшись, поднялся на дыбы. Казимир спас свою печень, в последний момент ускользнув от клинка и укрывшись за высокой передней лукой рыцарского седла… А лука из прочного дерева — это тоже щит, способный ослабить смертоносный удар.

Сабля разнесла дерево в щепки, скользнула по седлу, по поножам Казимира, по плотной войлочной попоне боевого коня.

Ответный удар был страшен. Под тяжелым куявским мечом щит Бурцева разлетелся на куски. Левая рука, принявшая удар, будто отсохла от боли. А Казимир поднимал клинок снова. Из-под закрытого шлема-топхельма донеслось глухое рычание.

Конец?

Опять звон, опять треск. Снова над ней, над родимой — прямо над головой. Щит Дмитрия вовремя прикрыл Бурцева. И этот щит выдержал.

— Ноги! Брюхо! — заорал новгородец. — Подсекай ноги коню! Брюхо вспарывай! Иначе ворога не достать!

Бурцев лошадей любил, но… Но свою жизнь все же ценил больше. Он поднырнул под меч Казимира, норовя рассечь сухожилия над конскими копытами.