The Fallout (ЛП)

— Мне казалось, что меня этой операцией наказывают, — стонет Рон, упираясь пятками в явно очень дорогой кофейный столик.

— Это было ужасно. Десять дней на земле. В грязи, под дождём, с холодн…

— И жуткой едой, — добавляет Рон, морщась, когда Гермиона чихает в салфетку.

Она сердито косится на него, высмаркивается и бросает салфетку в кучу других в мусорном ведре.

— Интересно, почему Люпин отправил нас обратно?

— Он никогда не расскажет.

— Я знаю, МакГ…

— Эй! — они оба поднимают головы и видят в дверном проёме улыбающееся лицо Гарри. — Мне сказали: я помру, если навещу вас обоих… — Рона скручивает кашель, и Гарри, скривившись, осекается.

— Ой, да ладно, — Рон перегибается через Гермиону и сплёвывает мокроту в мусорное ведро. — Ты же знаешь, Гарри, смерть тебя не берёт.

Она поджимает губы: частично из-за его слов, частично из-за подступающего очередного чиха, который вот-вот вынесет ей мозг. Она выдёргивает новую салфетку из стоящей перед ней коробки и ждёт, ждёт… Гермиона чихает, Рон от неё отодвигается и чихает сам.

— Э… Думаю, я сяду… — Гарри придвигает стул к противоположной стене. — Вот здесь.

— Ты по нам не скучал? — спрашивает Рон, Гермиона улыбается и подносит руку к своему пылающему лбу. Она хотела предложить Гарри покинуть комнату, но ей так хорошо. Рон начал приходить в себя и даже признался, что во время сидения в лесу ему лишь однажды пришлось принять успокоительное зелье. Если присутствие Гарри поможет, она просто будет дышать, отвернувшись.

— Эй, я же рискую, разве нет? — Гарри вскидывает брови и машет рукой в сторону подруги, едва та начинает кашлять.

— Мерзость.

— Ой, заткнись.

День: 1538; Время: 8

Она спит два дня подряд, мучаясь во сне лихорадкой, её тело потеет так, что простыни промокают. Сражаясь с болезнью, она впадает в какое-то оцепенение, и Гарри заставляет её пить чай и есть суп. Тонкс пополняет ряды пациентов: успевает пожаловаться и сообщить Гермионе, что в случае нового приступа та должна немедленно аппарировать или переместиться портключом в больницу Св.Мунго для осмотра. И пусть ей совсем не хочется этого делать, она понимает, что, несмотря на весь эгоизм, это необходимо. По крайней мере, Тонкс ничего не сказала Люпину, который бы сразу посадил Гермиону в кабинет или куда-то ещё, пока бы с ней не случился следующий срыв и её нельзя было бы тщательно обследовать. Она сомневается, что сможет вынести ежедневную работу в ПиПе. Одна только мысль об этом смешна, но стоит выпасть свободной минуте, как Гермиона начинает нервничать.

На четвертый день она засыпает, читая друзьям книгу, — Гарри утыкается в подругу головой, а Рон подгребает под себя все одеяла. Что-то внутри неё разрывается и наполняется, и хотя ребята на следующее утро покидают штаб-квартиру, она чувствует себя лучше, чем за все эти недели.

День: 1538; Время: 14

Гермиона три часа беседует с МакГонагалл о чарах, трансфигурации и истории Хогвартса. Они пьют чай, делятся историями, чувствуя необходимость поговорить о чём-то кроме войны. Её старый профессор прислушивается к её мнению, дискутирует с ней и настаивает на том, чтобы Гермиона называла её просто Минервой. Гермиона ошеломлена той мыслью, что, возможно, она уже миновала ту неуловимую грань между осознанием себя взрослой и признанием её равенства старшими. Она чувствует одновременно хрупкость и ликование, но не понимает почему.

— Должна признать, это было бы забавно, — Проф… МакГ… Минерва — и это в её мозгу звучит странно и неуважительно — улыбается и подливает чай.

— О, да. Пара дюжин двадцатилетних ребят прогуливаются по Хогвартсу в форме. Это был бы интересный последний год.

— И это ещё мягко сказано. Конечно, когда Хогвартс вновь распахнёт свои двери, мы будем рады принять всех студентов, изъявивших желание вернуться. Но уверена, что предпочтительным вариантом для тебя будет сдача экзаменов в Министерстве.

Гермиона улыбается себе под нос, размешивая сахар так, чтобы не стукнуть ложечкой о стенки чашки.

— Должна признать, идея вернуться в Хогвартс кажется очень соблазнительной. Это был… дом… Но, всё основательно подучив, я обращусь в Министерство.

Она жаждет вернуться в Хогвартс так сильно, что это чувство комом застревает в горле — горькое и пузырящееся, сладкое и терпкое. Неважно, с какими предрассудками ей пришлось там столкнуться, какие опасные приключения она пережила со своими друзьями, как сильно тосковала по родителям, — нет в этом мире другого места, куда бы она могла прийти и знать, что принадлежит ему. Это ощущение родства, судьбы, чуда, юности, удовлетворения и жажды выяснить всё нигде больше не повторялось. Мысль о возвращении в Хогвартс подобна идее вернуться домой после нескольких жутких лет странствий.