The Game. Игра

Положительный ответ был бы некорректен. Пусть кто-то это ПРЕДЛОЖИЛ, но мы день за днем принимаем предложенное, всем нашим присутствием в мире запечатлевая решительный поворот от прошлого, благодаря которому мы приобрели образ мыслей, двадцать лет назад показавшийся нам гротескным, уродливым, варварским, теперь же, по сути, именно он позволяет нам чувствовать себя непринужденными, живыми, даже элегантными в каждодневном ходе бытия. Впечатление, будто нас завоевали, рассеялось, ныне преобладает ощущение, будто нас перенесли за пределы познанного мира, и мы начинаем осваивать такие области в нашей собственной природе, каких никогда не касались, а частично даже и не вызывали к жизни. Идея ДОБАВЛЕННОГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА начинает прокладывать себе дорогу, и мысль о том, что можно к нему приобщиться, оказалась достаточно привлекательной, чтобы пересилить изначальный страх того, что нас туда затащат силой. Так мы в конечном итоге поддались мутации, существование которой некогда в открытую отрицали; направили наш ум на то, чтобы использовать ее, вместо того чтобы бойкотировать. Замечу, что это нас заставило считать закрытие старых молочных лавок не чем иным, как неизбежным побочным ущербом. За очень короткое время у нас появились магазинчики, являющиеся цитатами старых молочных лавок: таков наш способ расставаться с прошлым, присваивая его, вводя в обмен веществ.

Скажите еще, что мы не гениальны.

Стало быть, мы сожгли свои корабли и исправили ошибки. Теперь мы знаем, что переживаем революцию, и готовы поверить, что она явилась плодом коллективного творчества – даже скорее коллективного СТРЕМЛЕНИЯ К ВОЗДАЯНИЮ, – а не приключившаяся нежданно-негаданно дегенерация системы или дьявольский план какого-нибудь гения зла. Мы проживаем будущее, которое вырвали у прошлого, которое нам причитается и которое мы отчаянно хотели. Этот новый мир – наш, и эта революция – тоже.

Хорошо.

Теперь следует сосредоточиться на проблеме куда менее занимательной: ЭТОТ МИР МЫ НЕ В СОСТОЯНИИ ОБЪЯСНИТЬ, И МЫ НЕ ЗНАЕМ В ТОЧНОСТИ НИ ИСТОКОВ, НИ ЦЕЛЕЙ ЭТОЙ РЕВОЛЮЦИИ.

Боже правый, может, кто-то и имеет свои соображения по данному поводу. Но в целом мы очень немногое знаем о мутации, которой подвергаемся ныне. Наши жесты уже изменились и продолжают меняться с обескураживающей скоростью, но мысли, похоже, отстают, будучи не в силах поименовать то, что мы каждую секунду творим. Пространство и время уже не те, что прежде; то же происходит и с мыслительными категориями, какие мы долго именовали прошлым, душой, индивидуумом, свободой. Всё и ничто обрели значение, которое всего пять лет назад нам бы показалось неточным, а то, что мы веками называли произведениями искусства, утратило свой статус. Мы в точности знаем, что придется ориентироваться по картам, которые еще не вычерчены, и что грядущую идею красоты мы пока не в силах предвидеть, и мы называем истиной сплетение фигур, которые в прошлом отринули бы, сочтя ложными. Мы говорим себе, что все происходящее определенно имеет истоки и цель, но каковы они, нам неведомо. По прошествии веков нас будут помнить как конкистадоров мира, в котором сегодня мы ощупью, наугад едва находим дорогу домой.

Разве это не фантастика?

Фантастика, конечно, полагаю я, потому и пишу эту книгу: меня привлекает возможность побыть немного там, где революция, которую мы переживаем, блекнет, немеет, погружается в бездну. Где мы не понимаем ее хода, где она скрывает смысл своих свершений, где не допускает нас к истокам событий. Где предстает перед нами как полная тайн граница. Прерия без конца и края, и ни единого дымка, до самого горизонта. Никаких указателей. Разве что рассказ какого-нибудь первопроходца.

Я не хотел бы, чтобы сложилось ошибочное ощущение, будто у меня есть ответы и будто я собираюсь что-то объяснять.

Но карты у меня есть, что правда, то правда. Разумеется, только пустившись в путь, я смогу узнать, можно ли им верить, точны ли они, пригодны ли к использованию.

Чтобы пройти этот путь, я и пишу книгу.

Чтобы уж совсем не заблудиться, я прибегну к компасу, который меня никогда не подводил: к страху. Иди по следам страха и выйдешь к дому: своему ли, чужому. В данном случае это несложно, страхов возникает порядочно, и некоторые отнюдь не пустые.

Например. Один из таких страхов нашептывает: МЫ МЧИМСЯ ВПЕРЕД С ПОГАШЕННЫМИ ФАРАМИ. Это близко к истине. Мы не знаем хорошенько, от чего произошла эта революция, и еще меньше знаем о ее цели. Мы понятия не имеем о том, каковы ее задачи, и не в состоянии, по правде говоря, определить, хотя бы в первом приближении, ее принципы и систему ценностей: мы знаем принципы и ценности, скажем, Просвещения, но не наши. Во всяком случае, не можем выразить их столь же ясно и доходчиво. Так, если наш сын у нас спрашивает, куда мы идем, мы отвечаем уклончиво, скрывая свое незнание [ «Подумай сам» – еще не худший ответ: из него проистекает срочная необходимость написать эту книгу, но и вероятность того, что это все-таки буду не я].