The Marriage. Свадьба

Роберт считал, что я просто отказываюсь взглянуть правде в глаза. Но я понимала, что Том взрослый мужчина и отныне сам решает, как ему жить. Однако ясно было и другое. Бриджет Уилсон могла и, что самое ужасное, намеревалась помешать моему сыну начать жизнь заново. Никто не знал ее лучше меня. Бриджет ни перед чем не остановится ради достижения своей цели. Оставалось только понять, что именно она замышляет.

Когда Джесс был маленький, она пахала на двух работах, а то и больше: нанималась уборщицей и за прилавком стояла, лишь бы свести концы с концами. Когда мы познакомились, Бриджет была бедствующей матерью-одиночкой и ничто не предвещало кардинальных изменений в ее жизни.

Тем не менее, узнав Бриджет лучше, я вскоре увидела, что это человек железной воли, который нерушимо верит в свое будущее. Пожалуй, в глубине души я уже тогда догадывалась, что Бриджет многого добьется ради их с Джессом лучшей доли.

Мое положение было совсем иным. Тогда я об этом не задумывалась, но теперь осознала, что мне жилось гораздо вольготнее, и многое я принимала как само собой разумеющееся. Замечательный дом в престижном районе, удачно купленный до того, как начался бум на недвижимость, муж архитектор, который много трудился и получал за это приличное вознаграждение, включая щедрые годовые премии. Моя работа, которую я с удовольствием сократила до неполной ставки, когда родился Том, но с расчетом вернуться через несколько лет, когда он пойдет в школу.

В то время у меня не было ни минуты свободного времени. Я постоянно куда-то мчалась, возила Тома и Джесса во всевозможные спортивные клубы и кружки, пока Бриджет отрабатывала свои долгие и часто внеурочные смены.

Когда Том угодил в тюрьму, в моей жизни образовалась дыра. Огромная бездонная черная дыра, которая засасывала все, чем бы я ни пыталась ее заткнуть. Окружающий мир перестал меня интересовать. Я ушла с работы, и первые два года ничто не могло отвлечь меня от ужаса произошедшего. Я была не в силах высидеть целую телевизионную передачу или прочесть в книге больше чем пару страниц.

Роберта бесило, что я не в состоянии взять себя в руки. Я никогда не думала, что так быстро потеряю уверенность в себе, позволю мужу разрушать мою самооценку. На первый взгляд могло показаться, будто он ничего подобного не делает. Что такого в его вроде бы безобидных репликах насчет моей внешности, программ, которые я смотрю по телевизору? Поначалу я ругала себя за излишнюю чувствительность. Но едкие словечки и обидные замечания, копившиеся все эти годы, собрались в колоссальный груз, который придавил меня и не давал подняться. Я стала ощущать себя ненужной, недостаточно хорошей, не способной справиться с малейшей задачей.

Иногда, в моменты просветления, я думала найти себе необременительную работу, но Роберт мою затею не одобрял.

– Пойми, Джилл, время не стоит на месте. Системы, протоколы… Вряд ли ты разберешься после такого перерыва. Имей в виду, на работе придется быстро соображать! Ты моментально начнешь паниковать, даже не сомневаюсь, – сокрушался он, и я соглашалась.

При одной мысли о новой работе в совершенно незнакомом коллективе, где вчерашний студент вводит меня в курс дел, я чувствовала жгучее унижение. Гораздо проще и удобнее остаться дома.

Когда я раздумывала, не вернуться ли в библиотеку, Роберт опять выступил против.

– Сегодняшние библиотеки делают ставку на технологии, а не на твои любимые книги. Там сразу же поймут, что ты – один сплошной комок нервов. В итоге нажмешь не на ту кнопку и обрушишь им весь сервер или еще похуже.

Небрежные замечания мужа били не в бровь, а в глаз. Увы, я запросто могу перепутать кнопки и все испортить или ненароком сотру какой-нибудь исторический документ, ведь мои навыки сильно устарели. В конце концов я отказалась от идеи вернуться на работу и вместо этого пошла к врачу, чтобы разобраться с тревожностью и постоянной черной меланхолией. Врач посмотрел на часы и выписал ряд препаратов, которые с тех пор я и принимаю.

Моим спасением стала Одри. Она все-таки убедила меня выйти на работу в магазин хотя бы на пару часов в день. И мое состояние начало понемногу улучшаться. За несколько лет до освобождения Тома я начала планировать, как смогу ему помочь, когда он вернется домой.

– По-моему, ты слишком рано этим озаботилась, – заметила Одри.

Теперь я понимала, что она была права. Одри пыталась оградить меня от ужасного разочарования. «Живи настоящим, не надо все время бежать впереди паровоза», – часто советовала она. Однако Одри не понимала, никто не понимал, что, с головой уйдя в организацию возвращения Тома, я спасалась от полной безысходности, которую ощущала ежечасно.

Я начала медленно взбивать яйца. Пару дней назад мы готовились забрать Тома домой. Я думала, что моя жизнь резко изменится – и внешне, и на уровне ощущений. Но этот новый этап больше походил на очередной круг ада.