The Мечты. О любви

— Было бы значительно лучше, если бы вы взрослели и становились старше вместе все-таки. Скажи честно, я виноват перед тобой, да? За Жеку, за то, что не вмешался, когда должен был…

— Да ладно, — отмахнулся сын, — вы с матерью были вместе дольше, чем мы с Юлькой врозь. Сильно вам это помогло?

— Ну как сказать… Дело же не в годах. Зато вас двое есть… И ты не думай, что я не любил ее или разлюбил, когда мы разводились. Все это гораздо сложнее. Вообще все сложнее, когда понимаешь, что сам виноват. Я никогда не жалел о том, что у нас с ней было, но я и никогда не жалел о том, что есть Женя. Разве что о некоторых ошибках. И своих, и твоей матери… Просто было бы спокойнее, если бы эти ошибки не распространились на вас с Таней. Танька годами на меня обижалась за мать, а ты из-за моего романа с Женей потерял Юлю.

— Юлька обиделась на меня из-за того, что я сказал ей свою правду. Сказал то, что действительно тогда думал, — задумчиво проговорил Богдан. — Я рад, что у тебя есть Женя. Рад, что я сам смог увидеть дальше собственного носа. Но знаешь… ведь если бы Женя не оказалась Юлькиной сестрой, то мне можно было бы думать и говорить о ней все что угодно. И вполне возможно, что Юлька даже была бы на моей стороне.

— А помнишь, как мы с тобой на даче вдвоем жили? — неожиданно и немного невпопад спросил Роман.

— Помню, — кивнул сын и хохотнул: — Но без тебя прикольнее.

— Я не об этом. Я тогда задурил неслабо и очень ее унизил, но Женя простила. А я с ней обошелся ужасно настолько, что самого себя не смог бы. И Нина… Нина тоже не смогла… я до сих пор не знаю, с кем из них я поступил хуже. В этом отношении ты вряд ли мог так уж сильно накосячить. И всем людям однажды прилетает еще один шанс, главное — не проворонить. Соответственно, повторяю вопрос: если ты ее любишь, почему ты до сих пор один на даче? Вряд ли там хоть вполовину так прикольно без меня, как было бы прикольно с ней.

— Это ты сейчас пытаешься исправить ошибки десятилетней давности?

— Это до меня дошло, что ты десять лет по ней сохнешь. Я думал, перерос давно. А ты дорос, оказывается.

— Ну коль ты это признаешь, то я оставлю за собой право действовать по собственному усмотрению, — заявил Богдан.

— Да бога ради. Вообще моя миссия сегодня заключается в том, чтобы донести до тебя мысль, что… если что — я все еще готов подтирать вам сопли и задницы. В смысле — любую поддержку окажу.

— Для этого у тебя есть Лиза. Ну и, походу, теперь еще и Андрюха, — весело рассмеялся Моджеевский-младший. — А мы сами разберемся.

— Почему-то я даже не сомневался, — следом за ним рассмеялся Моджеевский-старший. — Ты фамилию-то мелкому когда менять планируешь? Не тяни, это важно!

— Со сроками определяться будут адвокаты.

— Ну, правильно, конечно, — удовлетворенно крякнул Роман Романович и принялся с аппетитом жевать, кажется, осознавая, что его-то жизнь точно приходит в полную гармонию.

Официант занес к ним блюдо с устрицами и бутылку его любимого вина, потому утверждать, что это не так, не рискнул бы и самый смелый. А Роман, взглянув в окно на солнечный свет, задумчиво проговорил:

— У нас с тобой карма. Умудряемся делать детей сестрам Малич именно тогда, когда это кажется уже невозможным. Судьба нас любит.

Услышав столь оригинальное умозаключение, Богдан прыснул.

— Не говори это больше никому, — сказал он, отдышавшись. — А то решат, что у тебя ранняя деменция.

— Дык я ж не кому попало, я — тебе. Ты-то понимаешь!

— Ну вот и не развивай тему. Хватит и того, что наши родственные связи слишком запутаны, чтобы сходу в них разобраться.

— В это даже я вникать отказываюсь. Когда до меня дошло, на кого Андрей похож, я думал, у меня мозг взорвется… — легко пожал плечами Роман Романович. — Ты мне его на выходные привезешь-то? Ну, если других планов нет…

— Вряд ли я пока имею право распоряжаться временем Андрея, — развел руками Богдан, — но я поговорю с Юлей.

— Согласен. А вообще еще хорошо, что его реально Андреем зовут. А не… сам знаешь. Горе ты… луковое.

— Как Юля назвала, так его и зовут, — усмехнулся Моджеевский-младший, — я при чем?

— Ну, как показывает опыт, ты-то как раз и при всем, — Роман Романович еще с минуту помолчал и наконец проговорил, будто бы ставя некую черту во всем их разговоре: — А матери когда скажешь?

С Богдана вмиг слетела вся его веселость.

— Чем позже она узнает, — хмуро ответил он, — тем будет лучше для всех.

— Не то, чтобы я тебя не понимал… но она все-таки… бабушка.

— Нет! — отрезал Богдан. — Она моя мать, но ни черта она не бабушка.

Роман даже в лице изменился, оторопело глянув на сына.

— Как это?

Младший Моджеевский некоторое время молча вертел вилку на скатерти, не глядя на отца. Он все еще злился на мать за то, что она сделала Юльке, и откровенно не знал, сможет ли когда-нибудь начать относиться к этому иначе.