The Мечты. О любви

— Простите, пожалуйста, теть Валь, не хотели мешать! — и с этими словами ухватила «мужа» за рукав, дернув на себя.

— И от соседей, оказывается, бывает польза, — негромко рассмеялся Богдан, прикрывая за собой дверь, — а то б ты еще полночи ломалась.

— То есть по-твоему — я ломалась? — прошипела Юлька. — Ты явился так поздно без предварительного звонка, заявил, что планируешь тут ночевать, поставил меня в неловкое положение перед людьми, которых я с пеленок знаю, но ломалась при этом — я?!

— Конечно. Как минимум, ты могла сразу впустить меня в квартиру, — не глядя на Юлю, он разулся, пристроил на вешалке пальто и, безошибочно выбрав направление, прошагал в кухню, где принялся хозяйничать. Включил чайник, поставил перед собой чашку, обнаруженную на сушке, и обернулся: — Чай у тебя где?

— Прямо напротив, дверцу открой, вторая полка, красная банка в полоску, — ответила она, наблюдающая за ним в дверном проеме, сложив на груди руки. Загораживалась. Закрывалась. Все еще цеплялась за свою темноту, глядя на его свет. Но с некоторой паузой все же спросила: — Ты голодный?

Он ответил не сразу. Достал банку с чаем, долго изучал надписи, потом зачем-то сунул в нее нос, принюхавшись к содержимому. И только потом посмотрел на Юлю и сказал:

— Ты прости, я правда не подумал, что уже поздно. И что Андрей может уже спать. Я ведь понятия не имею, когда дети ложатся, когда просыпаются. Я вообще нихрена не знаю о детях, если не считать некоторых мелочей про Лизку.

— Поэтому ты хочешь познакомиться с… с сыном, находясь возле него, а не на расстоянии, — продолжила за Богдана Юля.

— И это тоже.

Она сделала короткий вдох и кивнула.

— Ладно. Хорошо. Я не возражаю. Но учти, что я пока не готова менять его распорядок, привычки… Во всяком случае, без предварительного обсуждения. Не потому что я тут изображаю главную, а потому что ты действительно ничего не знаешь о детях… И наверняка придется чему-то учиться. А значит, здесь большого босса, пожалуйста, выключай. И твое «делаю что хочу» у меня дома не проканает.

Ничего не ответив на ее решительное замечание, Богдан кивнул на банку с чаем и спросил:

— Будешь?

— Буду. А ты ужинать? У меня есть котлеты. Правда паровые, я Царевичу делала.

— Нет, спасибо, — отказался Моджеевский. Налил две чашки чая и устроился, наконец, за столом.

Юля села напротив. Как когда-то в лесном домике, когда они вдвоем утром пили чай, и она не знала, как дальше жить. Только теперь ей казалось, что это было в прошлой жизни, и неважно, что прошло лишь несколько недель. Господи! Тогда у нее было куда больше определенности, чем сейчас. А у него? Что изменилось у него?

Ей очень хотелось спросить. Но как сформулировать неформулируемое?

Юля коснулась пальцами горячей керамики и, выбрав самую безопасную тему, поинтересовалась:

— Ты не любишь паровые котлеты или просто не голодный?

— Я был сегодня на маяке, — проговорил Богдан, поймав ее взгляд, — и понял одну вещь. Наше с тобой общее прошлое было слишком маленьким. По сути там и вспоминать нечего. Но при всех внешних изменениях, которые с нами произошли, мы застряли именно там — в том маленьком, мало что значащем прошлом. Ты, как и раньше, делаешь все вопреки под видом собственного мнения, чем я и буду по-прежнему пользоваться. Скажи я тебе: «Переезжай ко мне», — и ты завела бы свою любимую песню про рано, Андрея, Ярославцева и трамвай. Поэтому я пришел к тебе. И когда тебе вся эта канитель надоест, ты сама потребуешь, чтобы мы переехали. А еще я ем все, только яичные белки не люблю, — он отпил чай и договорил: — Теперь можешь начинать спорить.

Юлька усмехнулась, вдруг очень ясно представив себе его у маяка, к которому и сама, бывало, моталась. И почему-то от картинки, всплывшей перед глазами, стало холодно. Какого черта они все еще туда ездят? Почему по одному? Почему их прошлое — так бесконечно мало, а настоящее — никак не определит вместе они или порознь. Одно точно — когда тебе холодно, ты тянешься к теплу. А из темноты — к свету. Это нормально. Даже когда все еще не решаешься сделать шаг.

И Андрей тоже не ел яичные белки…

Улыбка на ее губах не стерлась. Она только кивнула и проговорила:

— Не буду. Спорить — не буду. Исключительно из чувства противоречия. Подожду пока, куда это все приведет. И как надолго тебя хватит при условии совмещенного санузла, произвольно скачущей температуры воды в кране, маленькой кухни и Андрюшиных пробуждений посреди ночи, когда он никому спать не дает.

— Вот и замечательно, — удовлетворенно кивнул Моджеевский и сделал еще один большой глоток из кружки. — Полотенце мне найдешь?

— Найду. Могу папин халат дать, я умыкнула при переезде.

— Нахрена? — оторопело спросил Богдан.

— Нахрена умыкнула или нахрена тебе халат?

— Нахрена тебе халат отца.

— А мы пока вещи возили, не успели квартиру прогреть, холодно было первые сутки.

— А-а-а, — протянул он, поднялся и сунул чашку, из которой пил, в мойку. — Давай, что там у тебя есть. И я в душ.