The Мечты. О любви

— Нет, эти прикольные, — мотнула она головой. Забрала у него удивительные изделия домашней обувной промышленности и сунула в них ноги. — Как раз для вечеринки. Я, кстати, в те годы никуда особенно и не ходила. Училась много. Машину в кредит купила. Такую себе развалюшку отечественного автопрома. Старше, чем мой папа. Работала курьером, чтобы погасить… и чтобы самостоятельно оплачивать квартиру и у папы денег не брать, хотя он, конечно, жутко возмущался. А то, что было в Инсте — это… чтобы один мальчик не думал, что мне трудно.

— Ок, не думал, — Богдан вскинул вверх руки, — и не думаю. Проходи. От ужина мало что осталось, правда. Но есть пирог от Лены Михалны. Чай будешь?

— Я не хочу есть, спасибо. Вообще-то я… можно сказать, по делу.

Моджеевский понимающе кивнул и прошел вглубь дома. Юле ничего не оставалось, кроме как последовать за ним, разглядывая его спину и затылок. Не видя ничего больше вокруг. Понимая, что волнуется все сильнее — уже не от страха. А от того, что он рядом. Вот. Протяни руку. Шаг. Еще шаг. И еще. Диван с подушкой у края и наброшенным пледом. Кресла. Камин. Плазма на стене. Стол. На столе…

— Тысячелетний сокол… — восхитилась Юля и подняла глаза на Моджеевского.

— Танька на Новый год подогнала.

— Андрей будет в восторге, когда мы его сюда привезем. Надо ему тоже что-то такое… попроще, но… — она запнулась. Намеренно или нет — черт его разберет. Но продолжала смотреть на Богдана, теперь как он вначале — настороженно, будто бы не зная, чего ждать.

— А ты привезешь?

— Если у тебя здесь найдется угол для детской.

Богдан со вздохом опустился в кресло и негромко спросил:

— Ты что-то говорила о деле.

— Говорила… — пробормотала она и, как привязанная, двинулась снова к нему. Думала лишь секунду, прежде чем сесть на ручку кресла и оказаться так близко, как не была уже очень давно. Физически чувствуя, как вокруг них электрифицируется воздух. Или это только для нее?

— Во-первых, — заявила она, — ты две ночи не был на Молодежной. И видимо, третью не планировал тоже. Я только надеюсь, что, по крайней мере, ночевал один. Потому что я уже объясняла, вроде бы, как отношусь к другим женщинам рядом с тобой.

— Я тебе тоже много чего объяснял, — усмехнулся Богдан и, обхватив ее за талию, стащил к себе на колени. — В общем-то, безрезультатно. Поэтому сразу переходи ко второму пункту.

— А во-вторых, если я все-таки правильно все понимаю, что ты объяснял, это значит, что ни у тебя, ни у меня секса, по крайней мере, месяц не было.

— И кому по этому случаю ты втулила Андрюху? — рассмеялся Бодя.

— Сегодня папина очередь, — Юля оплела руками его шею и, почти касаясь губами его уха, доверительно прошептала: — Но я рассматриваю возможность вписать в очередность твою Таню.

— Это вряд ли, — сказал он и повернул к ней лицо.

— Почему?

— У нее все по строгому расписанию. И сейчас у них период чайлдфри.

Юля кивнула. И посмотрела ему прямо в глаза, зарываясь пальцами в волосы на затылке. И с удовлетворением отмечая, что это то, что отменить нельзя. Она сходит с ума. От его кудрей, от его крепкой шеи, от его глаз, точно так же глядящих на нее. От его губ.

Свои она разлепила, чтобы хрипловато шепнуть:

— Не смей больше вот так уходить, ясно?

— А то что? — невозмутимо спросил он. И только его ладонь на Юлиной талии стала чуть тяжелее.

— Я не буду за тобой бегать, — проговорила она у самого его рта, так что Богдан почти чувствовал касание. И чувствовал, как ее ноготки пробежались по позвонкам на шее.

Он резко отстранился и удивленно присвистнул.

— Ты вообще ни одного дня за мной не бегала! Я привык.

— А тебе очень хотелось, чтобы бегала?

— Нет.

— Вот и не уходи. Даже если я буду кричать, чтоб ушел. Потому что на самом деле я никогда, ни дня, ни минуты не хотела жить без тебя, Бодь.

— Оно и видно, — рассмеялся Моджеевский. — Ты поэтому примчалась?

— И еще за этим.

И его губ наконец коснулись ее. Горячие, немного влажные, пахнущие чем-то сладким. Сегодня не податливые, а настойчивые, какими он никогда не знал их раньше. Эти самые губы захватили его, и язык толкнулся в его рот, пробираясь к его языку. В то время как он слышал, как часто трепыхается ее сердце внутри грудной клетки, сейчас плотно прижавшейся к нему.

Но включив все свои отрицательные качества, не единожды озвученные Юлей, Бодя снова отстранился и заговорщицки прошептал:

— И что я получу взамен?

— Все что захочешь в пределах моей платежеспособности, — фыркнула она и приникла теперь к его шее, чертя влажные дорожки языком, захватывая кожу, щекоча дыханием.

— Скучная ты! — рассмеялся он и, подхватив Юльку на руки, резко поднялся из кресла. Поставил и ее на ноги рядом с собой. Короткое мгновение разглядывал ее лицо и, крепко ухватив ее ладонь, повел за собой к лестнице на второй этаж. — Ну пошли подумаем над твоей платежеспособностью, коммерсантка.