The New world disorder and the Indian imperative

При этом очевидно, что новые технологии находятся в центре глобальной борьбы за лидерство и доминирование. Вспомним дипломатическую кампанию США против Huawei: мировая сверхдержава выделяет частную компанию, являющуюся мировым лидером в области связи 5G, полагая, что она занимает центральное место в высокотехнологичных амбициях Китая и       тайно работает       на китайское       правительство. Китай ничем не отличается от других стран: его политика "Сделано в Китае 2025" нацелена на доминирование в цепочках поставок различных технологий - от промышленной робототехники до электромобилей. Это явление характерно не только для Китая или США: во всех частях света идет явное соревнование с нулевой суммой за контроль над технологиями. Меркантилизм и национализм определяют государственную политику в этой области даже в условиях, когда процессы и нормы глобального управления не в состоянии ограничить вредное использование новых технологий. По мере того как эти технологии становятся все более сложными и все более важными для стратегических государственных интересов, возникает вопрос о способности глобальных институтов, норм и процессов управлять ими.

Действительно, все страны и сообщества осознают, что технологии дают им возможность формировать свою судьбу, узнавать, кто они есть, устанавливать, что они предпочитают, и помогать им стремиться к новому или возрожденному состоянию бытия по своему выбору. Робототехника и искусственный интеллект (ИИ) одновременно облегчают жизнь и ставят под угрозу профессию. Пьянящая смесь достижений в области бионаук, материаловедения и анализа данных устремляет нас в новую эпоху, где вопросы, с которыми нам, возможно, придется столкнуться, просто непостижимы с нашей нынешней точки зрения. Этика, социальные науки и более широкие дискуссии о морали и ценностях должны будут подвергнуться серьезному пересмотру, если общество собирается идти в ногу с наукой.

 

КРИЗИС ИДЕНТИЧНОСТИ

 

Тем не менее, по мере того как власть в политике и экономике уходит от старых понятий национальных государств, социальная сплоченность внутри них также иногда оказывается под угрозой, что приводит нас к кризису идентичности, когда гомогенизация, якобы вызванная глобализацией, на самом деле достигает обратного и усиливает разрыв идентичности, приводя к расколу мира, возможно, более неуправляемому, чем когда-либо прежде.

Обещание построить более равноправный мир, как внутри стран, так и между ними, кажется несбыточным. Экономический рост приносит выгоду представителям статус-кво и традиционным структурам власти, оставляя огромные массы людей недовольными и разочарованными. Это разочарование создало огромную питательную среду для групп, которые используют идентичность для создания радикальных и субнациональных движений, часто для удовлетворения насильственных потребностей. Крайняя часть мусульманского сообщества в Европе, буддисты в Мьянме, шииты-сунниты на Ближнем Востоке - все они используют это различие либо для насилия над "другим", либо для мотивации насилия против тех, кого считают непримиримыми врагами.

Распространение финансов и торговли через границы создало не только экономически, но и социально интегрированный мир. Современные системы коммуникации, такие как Интернет, мобильная связь и социальные сети, объединили сообщества по всему миру, как никогда ранее. Казалось бы, это предвестник более либерального мира, однако эти технологии приводят к противоречивым результатам: аудитория стала более фрагментированной, чем раньше, и эта фрагментация национальных границ порождает националистический пыл, поскольку отдельные граждане все чаще высказывают свое недовольство в Интернете и бросают вызов государственной власти снизу вверх. Многие утверждают, что нелиберальные силы, националистические и субнационалистические движения, а также партийная политика начинают угрожать демократической этике за последние семь десятилетий. В количественном отношении демократия стала основной политической системой в большем числе стран, чем когда-либо прежде. Однако не вызывает сомнений и тот факт, что демократические системы внутри этих стран были захвачены теми, кто не чувствует себя ограниченным демократическими нормами.