The Question. Будущее

Это фундаментальное изменение вызывает целый шлейф других явлений. Например, общение в социальных сетях как текст в реальном времени становится смесью устной речи и книжной культуры – это как если бы Сократ наконец начал писать книги или, наоборот, тексты превратились в живой диалог. Повседневные писатели получают свою порцию славы в виде лайков и немедленно становятся известными, если им удалось написать о том, что волнует в данный момент других повседневных писателей. И наконец, фигура читателя и писателя сливаются вместе: мне вообще-то кажется, что письменность и культура в этот момент возвращаются домой.

В чем заключается философия современного искусства?

Александр Марков

историк идей, теоретик литературы

Философия современного искусства включает в себя большое число источников: это и феноменология, и герменевтика, и критическая теория, и постмодерная критика культуры, и различные виды новой метафизики, и философия языка и сознания. Но общим знаменателем для столь различных философских программ становится представление о жизненном мире или о мире явлений как источнике творчества. Искусство существует не как интерпретация или отражение мира, но как момент, в котором мир или смысл сбываются. Творчество выступает не как качество или интерес субъекта, но ключевое проявление мира или бытия, в котором существуют и субъект, и объект. Так как природа уже имеет сама возможность проявиться или выразить себя, то искусство понимается как нечто сверхпроявленное, сверхпатетическое, преодолевающее себя. Искусство отличается тогда от мышления только своим моментальным характером, тем, что оно уже есть в бытии как бытие. Для описания этих эффектов искусства может использоваться аппарат психоанализа, психотерапии, перформативной теории, а также старой метафизики или мистики.

Возможно ли появление в XXI веке новых идеологий или же уже сейчас есть новые идеологии, которые ждут своей реализации?

Тимофей Дмитриевкандидат философских наук, доцент факультета философии НИУ ВШЭ, главный редактор издательства «Праксис»

«Закат идеологий, возрождение идей», – так более полувека назад известный французский политический мыслитель Раймон Арон охарактеризовал идейную конфигурацию в разделенном на два враждующих блока мира, наступившую после смерти Сталина. Сходную картину можно было наблюдать несколько десятилетий тому назад, когда многие из нас стали свидетелями масштабных перемен, кардинально преобразивших политическую карту Европы. С крушением «реального социализма» в странах Восточной и Центральной Европы и распадом СССР ушла в прошлое марксистско-ленинская идеология, ссылками на которую правящие коммунистические партии утверждали свое право определять судьбы подвластных им стран и народов. В ту пору крушение коммунизма – этой модернистской идеологии западного происхождения – расценивалось как доказательство победы западных либеральных ценностей. Многим даже пригрезилось скорое завершение хода истории и объединение всех людей в одну универсальную республику человечества, основанную на либерально-рыночных принципах. Однако история в очередной раз безжалостно посрамила эти самонадеянные упования. Надежды либералов на то, что глобальный свободный рынок сам по себе сможет расставить все точки над «i» и сделать реализуемой в будущем единую космополитическую цивилизацию, рассеялись, как дым, после 11 сентября 2001 года и мирового кризиса 2008–2011 годов. Неолиберальная рыночная ортодоксия оказалась не менее далекой от понимания реального хода дел в современном мире, нежели ортодоксия коммунистическая. По большому счету в этом не было ничего неожиданного или экстраординарного – просто многие тогдашние властители дум плохо усвоили уроки, преподнесенные нам историей в XX веке. На его заре либералы рассчитывали на унифицирующую и нивелирующую динамику мирового рынка, а социалисты – на интернациональную солидарность мирового пролетариата как на те главные силы, которые позволят преодолеть все партикулярные различия, прежде всего национальные и религиозные. Однако обе эти ставки, как либеральная, так и марксистская, были биты в ходе «краткого» (1917–1991), если рассматривать его в качестве политического эпизода, но богатого на войны, революции и конфликты XX века.