The Struggle for the Eurasian Borderlands. From The Rise Of Early Modern Empires To The End Of The First World War

На этом этапе необходимо принести два кратких извинения. Проводя сравнения, демонстрируя переносы и транснациональные (а лучше транскультурные) влияния, данное исследование стремится анализировать события и проблемы с разных точек зрения, что требует сочетания тематических и хронологических глав. Это предполагает некоторые повторы, которые, как надеются авторы, будут скорее наставлять, чем раздражать читателя. Например, в главе 1 колонизация рассматривается как ключевой фактор завоевания евразийских рубежей, а в главе 4 она предстает как инструмент государственной политики в борьбе за пограничные территории. Аналогичным образом, роль религиозных институтов проявляется в различных контекстах: как сила обращения в веру, как основа имперских идеологий и как элемент кризиса имперских систем.

Вместо библиографии в примечаниях указаны источники и даны комментарии к основным историографическим спорам, которые продолжают жить в науке по многим вопросам, поднимаемым в ходе исследования. В синтезе такого рода опора на вторичные работы неизбежна, и это, в конце концов, не так уж плохо. За последнее поколение открытие и изучение новых архивных источников, внедрение новых теоретических подходов и относительно скромный, но заметный отход от европоцентристского уклона в историографии значительно обогатили науку об империях, без которой настоящее исследование было бы невозможно. Хотя примечания могут показаться обильными, они не включают все источники, к которым обращались, и я приношу извинения за любые существенные упущения.

 

1. Имперский космос

 

Понятие пространства стало предметом многочисленных споров в мире науки. С одной стороны, "пространственный поворот" заменил физическое основание географии символическим значением. Одним из результатов стала картография, в которой пространство отказывается от своего независимого существования в пользу ментального картографирования. Такие термины, как границы, рубежи, границы и место, широко используются для обозначения практически всех аспектов культуры. Другим, менее радикальным результатом стало восстановление давно разорванных связей между географией и историей путем возвращения культурного фактора. Именно этот подход используется в данной главе для обозначения Евразии, пограничных территорий и границ - ключевых компонентов имперского пространства.

Мой подход отличается от двух широко распространенных теоретических подходов: геополитического и цивилизационного. Оба они делают акцент на одном факторе, лежащем в основе международной политики, будь то физическая география или идеология. На практике они сводятся к эндорсинговому детерминизму. Оба разделяют пространство статичными линейными границами. В отличие от этого, в настоящем исследовании Евразия, ее границы и пограничные территории интерпретируются как пространства, сформированные сложными торическими процессами, образующими геокультурный контекст, в котором будут рассматриваться великие события ХХ века. Мое предпочтение геокультурного подхода перед геополитическим и цивилизационным также частично основано на том, что дискурсы геополитики и цивилизации в применении к Евразии были идеологически причастны к наступлению холодной войны.

 

Три подхода

Термин "геополитика" имеет интеллектуальные корни в работах немецких географов XIX века.1 Впоследствии англо-американская школа публицистов и ученых сформировала эти идеи в новую теорию международных отношений, которая сосредоточилась на предполагаемом стремлении России к контролю над евразийским земельным массивом, обеспечивающим природные ресурсы, необходимые для достижения глобальной гегемонии. В значительно переработанном, но узнаваемом виде их взгляды получили широкое признание в первые годы XX века и в период после Второй мировой войны в спорах о советской внешней политике, особенно в работах таких влиятельных ученых, высокопоставленных советников и политиков, как Николас Спайкмен, Исайя Боуман, Джордж Кеннан и Дж. Эти идеи стали общей монетой политики сдерживания.

В то же время в конце XIX - начале XX века другая группа американских публицистов, опираясь на тезис Фредерика Джексона Тернера о влиянии пограничья, продвигала идею создания американской заморской империи. Их пропаганда объединила геополитику, социал-дарвинизм, Манифест Судьбы и политику открытых дверей. Этот кластер идей также имел ярко выраженный антироссийский уклон и занял важное место в дебатах на Парижской мирной конференции 1919 года и в межвоенный период. Воспринимаемая геополитическая угроза российского господства в Евразии сплелась с идеологией американской миссии, заложив основы американской внешней политики в первые годы холодной войны. Она продолжает оставаться основой историографии России и Евразии.