The Struggle for the Eurasian Borderlands. From The Rise Of Early Modern Empires To The End Of The First World War

В пограничных районах с государственными традициями и сильным землевладельческим дворянством, таких как Польша, Венгрия и Грузия, восстания и антиимперские заговоры возглавлялись представителями старой элиты. Среди них три крупных венгерских антигабсбургских восстания - Бочкаи в первые годы XVII века, восстание Тёкёкоя в 1670-х годах и великое восстание Ракоци в начале XVIII века (1703-1711) - и три крупных польских восстания против русских в 1791, 1830 и 1863 годах под руководством Костюшко.В Грузии дворяне участвовали в многочисленных восстаниях против русского владычества в первой трети XIX века, кульминацией которых стал Великий заговор 1832 года, вдохновленный польским восстанием. Во всех трех случаях восставшие дворяне считали себя олицетворением нации и пренебрегали интересами крестьянства. Отличием венгерских и польских повстанцев стало изобретение традиции сопротивления, выраженной на новом политическом языке. Венгерская традиция взяла за отправную точку "положение о сопротивлении" Золотой буллы, дарованной королем Андреем II в 1222 г., и связанная с этим концепция дуализма между королем и сословием, выраженная в "Деяниях венгров" (Gesta Hungarorum) начала 1280-х годов, где дефиниция военной знати была связана с кочевыми гуннами.179 Она получила дальнейшее развитие у гуманистов в X-XVI веках и полемистов Реформации, для которых право на сопротивление отстаивалось перед лицом религиозных преследований. После османского вторжения старая многонациональная венгерская монархия распалась на три пограничные территории: Королевская Венгрия вошла в состав империи Габсбургов; южные районы вошли в состав Османской империи; а княжество Трансильвания пыталось сохранить шаткую независимость между соперничающими имперскими державами. Сопротивление как османскому, так и габсбургскому господству продолжало оправдываться во имя древних вольностей и корпоративного дуализма.

В польских землях после разделов появилось множество акцентов в языке сопротивления. К моменту восстания 1831 года они сформировали мессианский хор. В Царстве Польском под русским господством язык сопротивления опирался на две не вполне совместимые      традиции: сарматство      (или      сарматизм);      и Просвещение, представляющее, соответственно, старый шляхетский образ жизни и новую мысль из Франции. Однако четкое разграничение между ними, как и между славянофильством и западничеством в России, может быть преувеличено. Обе традиции возникли в начале XIX века совсем недавно, хотя и восходили к древним мифам. Польское сарматство, скорее всего, повлияло на другую мифическую традицию, которая устанавливала связь между украинскими казаками и хазарами, степным народом домонгольской Евразии. Включенная в Пакт об условиях 1710 г. казаками в изгнании, избравшими гетмана, приверженного независимости от России, она создала новую генеалогию, которая оправдывала существование казацкой нации, отдельной от Польши и Московии. Как и выдуманные традиции венгров и поляков, казацкий миф прославлял воинскую культуру и древние вольности. Для осажденной шляхты западных пограничных земель это сочетание эпито-мизировало историческую основу их сопротивления иностранному господству и создания или восстановления независимого государства.

Проникновение идей Просвещения перевернуло бы традицию. Древние свободы отныне будут отождествляться с западными, а не восточными.

В случае с кочевыми народами легитимирующий политический дискурс сопротивления был сформулирован менее четко, но не отсутствовал полностью. Он просто имел другую форму выражения. Деление степных народов на подчинение отличалось от московского. Если Москва требовала присяги на верность (серт), выдачи заложников из важных семей (аманат) и уплаты налога, обычно в мехах (ясак), то кочевники считали присягу необязательной, возмущались требованием заложников и воспринимали подарки русских как часть обмена на меха. Когда возникающие из-за этого недоразумения конфликты помещаются в контекст традиционной пограничной военной культуры кочевников, трудно удержаться от вывода Михаила Ходарковского о том, что "мир между оседлыми и степными кочевниками был невозможен". Так было, например, с четырьмя восстаниями башкир против русских в течение столетия с 1662 по 1774 год. В первых трех из них причины, хотя и не совсем ясные, были связаны с сопротивлением уплате определенных налогов, включая налог на фунт стерлингов; поведением русских агентов; и, что еще более непонятно, спонтанными набегами на русские поселения в поисках добычи. В великом Пугачевском восстании XVIII века кочевники присоединились к казакам и крестьянам, но его лидеры не признали власть "претендента" на романовский престол и пошли своим путем.